Хазария
Шрифт:
Всё ближе знакомый шум боя, уже явственно доносятся команды и скрежет металла о металл, боевые возгласы, конское ржание, стенания умирающих. Где же искать темника Притыку? Ага, вон там, на взгорбке, кажется, в окружении посыльных и личных охоронцев.
– Р-раступись, конь для темника Притыки! – покрикивал Звенислав, пробираясь сквозь живой частокол, и всадники, понимая важность задачи, уступали дорогу. Едва достиг огнищанин холма, едва крикнул: – Конь для темника! – как тот мигом слетел с холма на хазарском тонконогом скакуне. Оставив седло доброго, но не подходящего под его могучую стать и уже порядком уставшего коня, он бросился к сменному.
– Дякую, конюшенный, вовремя подоспел! Хазары коло прорывают ошую, немедля закрыть, иначе уйдут! – уже кричал Притыка посыльным и в седле своего крепкого коня летел в сторону прорыва, а за ним все, кто был подле темника. Туда же помчался и Звенислав.
Вместе с Притыкиными дружинниками, с ходу врезавшись в хазарские ряды, он сначала разил копьём, а потом ожесточённо заработал своим боевым топором, доставшимся от отца, старого Лемеша. Поразив очередного хазарского воя, Звенислав тут же набрасывался на нового. Ярость не утихала, огнищанин был готов сам погибнуть в сече, но только не принести домой возможную страшную весть о гибели сыновей. С такой же яростью и отвагой дрались и другие киевские вои. Прорыв был закрыт, коло стянуто туже, а потом разделено надвое, а ещё через полчаса хазары, попавшие в эти коло, уничтожены, и Притыкина тьма не менее яростно принялась преследовать отступающих на восток степняков. Когда же киян облетела весть, что путь к отступлению врага преградила Молодая дружина, то возгласы радости старых воинов были ответом на это известие. Ещё яростнее заработали они мечами. Значит, живы молодые вои и жива надежда на скорую встречу!
В сердце Звенислава запела она степным жаворонком, засияла лучом солнца весеннего. Стал прорубаться он через хазарские ряды, что дровосек через лесную чащу. Никогда, кажется, прежде не работали так споро и ладно его топор и щит. Даже в молодые годы, когда отчаянный и полный молодецких сил летел он, подхваченный общим порывом, навстречу вражеской коннице, даже тогда не мог он свершить того, что совершал сегодня.
Тогда он сражался за себя одного, а нынче дрался за троих. Пока не увидит он своих сыновей, пока не узнает, живы ли они, силы в нём не убудут. Рубился Звенислав и усталости не ведал, будто черпал живую воду из волшебного колодца.
Хазары стали отступать к полуденному восходу, а за ними по пятам следовала Старая киевская дружина, догоняла, отбивала полки, уничтожала последних и ослабевших.
«Мы не выдержим долгой скачки, урусы разорвут всё войско на куски, прежде чем мы покинем их землю… – лихорадочно размышлял Уйзен. – Всем не уйти, поэтому нужно спасти лучших…»
Справа впереди замаячил лес. Теперь Уйзен знал, что делать.
Призвав Ходжар-тархана, он велел:
– Левому Крылу развернуться полумесяцем, встретить урусов и стоять насмерть! А Итильским и Хорезмским тьмам уходить к лесу, а там повернуть на восход, домой! Помни, маджары должны стоять, до последнего, иначе никому не вырваться! – повторил, как заклинание, Уйзен.
Тархан полетел исполнять приказ.
Левое Крыло развернулось и встало сзади живым заслоном. Снова загремели мечи, высекая искры, видные даже днём. Противники сшиблись в яростной схватке, и на землю полилась человеческая и конская кровь. Русы сразу же начали теснить заслон, рассекать его на части и заключать в малые коло.
Пора! – понял Уйзен. Он дал знак старшему темнику, и Итильско-Хорезмские тьмы, отделившись от остальных, во весь опор понеслись к лесу.
То, что случилось потом, было похоже на дурной сон. Из леса вдруг выскочила урусская дружина, впереди которой, несомненно, летел сам Святослав. Это было настолько неожиданно, что ошарашенный Уйзен на миг забыл, что именно за головой урусского князя он охотится столько дней и ночей, и несколько мгновений смотрел на него, непроизвольно сжимая горячей дланью отцовский амулет на груди. Чуткий конь невольно замедлил бег и тем самым спас своего хозяина: верные итильцы обтекли воеводу и схлестнулись со Святославовым воинством. Пошла рубка не на жизнь, а на смерть.
Несколько раз урусы пытались окружить хазар, и к полудню им удалось свести Крылья. Но итильские батыры, рубясь, как одержимые, прорвали коло и стали уходить из него. В этот самый миг подоспела Старая дружина во главе с Притыкой, покончившая с маджарским Крылом. Она стянула края прорыва, как концы развязавшегося меха, и опять замкнула Перуново коло.
Только близость смерти может так приумножить силу человека, что он в состоянии совершить невозможное. Хазарские воины, сплотившись вокруг Уйзена, вновь встали в Лодию, вклинились в самое узкое место, напрягли мышцы и волю и, теряя людей сотнями, вырвались-таки из коло и потекли прочь – кто в лес, кто рассыпался по степным просторам. Урусы кинулись в погоню, и скачка продолжалась до самого вечера. И только благословенная ночь, опустив на землю свои чёрные покровы, на сей раз спасла хазар от полного уничтожения.
К рассвету остатки хазарских тем собрались далеко за лесом.
– Домой! – тусклым голосом произнёс Уйзен.
Конница усталым шагом направилась к восходу.
Но не успело ещё взойти солнце нового дня, как сзади заклубилась, быстро приближаясь, степная пыль. Может, это остатки какой-нибудь тьмы? Но дозорные известили: погоня!
Уйзен придержал коня.
– Сколько их?
– Совсем немного, шад, две-три тысячи!
Среди скачущих киян Уйзен скоро различил знакомую фигуру Святослава. «Ты не угомонился, дерзкий урус?» Уйзен коснулся рукой заветного талисмана. Древний амулет не только спас ему жизнь, но и посылает напоследок урусского князя прямо в руки. Как безрассудный охотник, потерявший голову, он задумал с двумя-тремя тысячами воинов догнать раненого, но ещё полного сил зверя. Наконец-то боги дают возможность выполнить волю отца, хвала им!
– Окружить и уничтожить! – простёр руку Уйзен.
Подчиняясь приказу, остатки хорезмских тем разошлись в стороны и стали описывать полукруги, сближаясь за спиной Святослава и отрезая ему путь к отступлению. Сам Уйзен во главе итильских тем, выстроив Сердце Стрелой, направил её остриё туда, где мелькал блестящий шелом и белый конь Святослава.
– Не уйдёшь! Теперь не уйдёшь! – шептал Уйзен горячими иссушенными устами, сжимая в потной деснице свой острый булат, который лишил жизни не один десяток, а может, и сотен храбрых противников, но теперь должен был исполнить своё главное предназначение – отрубить голову урусского князя.
Загремела сеча, засвистели мечи. Чувствуя превосходство сил и горя жаждой отмщения за вчерашнее поражение, хазары действовали умело и быстро. Сведя Крылья за спиной Святослава, они отрезали русам путь к отступлению и начали осаждать их со всех сторон. Прошло, наверное, с полчаса ожесточённой битвы, и хазарам удалось вклиниться в нескольких местах в тело русского войска и начать его разделение на части.
За гулом битвы Уйзен не сразу различил новый шум. Увлечённый охотой за Святославом, он поднял голову только тогда, когда его воины начали кричать и указывать мечами в степь. Со стороны захода – уже совсем близко – двигались новые русские полки: воины в кольчугах и островерхих шеломах, над которыми трепетали стяги с изображением солнца. Это пришла на помощь Старая дружина, возглавляемая Притыкой и Свенельдом. Она с ходу ринулась на хазар, стала окружать и бить вражеские полки.
Положение вмиг переменилось. И Уйзен с верными итильскими тьмами в третий раз за последние дни оказался в русском Перуновом коло. Снова выстроил он своих воинов в Лодию и повёл их на штурм русских рядов.
Да, видно, слишком устали его храбрые кумыки и храсмы – всё-таки люди они, а не дэвы. Многих урусов уносили с собой в вечную страну мёртвых хазарские аскеры, но железной стеной стояли русские витязи. Лучшие батыры гибли на копьях и под мечами седых урусов и горящих яростью молодых Святославичей. И холод смерти во второй раз коснулся души Уйзена, как тогда, в первой битве с князем урусов у Рурикова поля. Снова взмолился Уйзен-шад к талисману, пришпорил коня и отчаянно ринулся в самую гущу схватки.