Хазария
Шрифт:
Он лишь слегка удивился от неожиданности, когда меч старого уруса вдруг пронзил его грудь, подобно чёрной горячей молнии. «А ведь чёрной молнии… не бывает…» – успел подумать Уйзен, и тьма навеки сомкнулась над ним. Тело хазарского воеводы соскользнуло на окровавленную траву, и копыто чьей-то лошади с хрустом раздавило старый амулет, втоптав его в прах.
Когда русская дружина, стоявшая в лесу, спокойно проспала ночь, примчавшиеся на рассвете дозорные разбудили лагерь известием: хазары! Движутся со стороны Киева!
Все взоры обратились в сторону захода солнца. Оттуда действительно двигалось хазарское войско, однако с ним происходило нечто странное. Всё разъяснили возбуждённые дозорные, которые доложили Свенельду:
– Вслед хазарам наша Старая дружина скачет! По всему, Уйзен, обойдя нас, столкнулся с вышедшими из Киева тьмами, и те нагоняют хазар и вступают с ними в схватку.
– Так мы им сейчас поможем! – радостно вскричал Блуд.
– Погоди! – охладил его пыл Свенельд. – Ещё не время…
Между тем хазары остановились, перестроились, и часть их тем развернулась и вступила в бой со Старой дружиной. Закипела схватка. Свежие киевские силы стали теснить хазар, в то время как основные силы противника повернули и во всю прыть помчались к лесу.
– Вот и наш черёд приспел, – рёк Свенельд. – Вперёд, на врага!
Русские всадники выскочили из леса, а впереди всех нёсся на своём коне князь Святослав. Как хищный орёл набрасывается на добычу, так Святослав вместе с дружиной накинулся на врагов. Воздух наполнился грохотом мечей, криками темников, воплями раненых и конским ржанием. Русы взывали к Перуну, а хазары кто к Яхве, кто Аллаху, кто к Великому Хару, и твёрдо стояли одни против других, не уступая, и бились так до полудня. Затем Святославу удалось окружить хазар, но те прорвали коло и стали вытекать из него, как вода из надтреснутого кувшина. Тут подоспела Старая дружина, покончившая с хазарским заслоном, и опять замкнула Перуново коло. Началась ещё жесточайшая сеча: меч на меч, копьё на копьё. И вновь хазары встали в Лодию, теряя людей, вклинились в узкое место коло, напрягши все силы, разорвали его и бросились прочь, к восходу.
Святославова дружина кинулась следом и настигла их, поскольку русские кони были отдохнувшие, а хазарские уставшие. И пошла в степи великая скачка, – хазары убегали от русичей, как овны от хищников, а Святослав не давал Уйзену ни мгновения передышки, гнался за ним, а настигнув, вступал в схватку, отбивал полки и уничтожал их. И длилась та бешеная скачка до вечера, и только ночь стала хазарам спасением, – во тьме они смогли уйти от погони и исчезнуть в высоких травах.
– Ушли, проклятые! – в сердцах воскликнул Святослав, обращаясь к Свенельду. – Как бы их настигнуть и перенять?
– А надо ли? – засомневался Свенельд. – Победа и так за нами.
– Надо, вуйко! Я должен покарать Уйзена и всех, кто был мной отпущен, но не сдержал слова. Пришёл черёд расплаты! – Святослав был слегка бледен от охватившего его волнения и яростной решимости.
– Ежели желаешь перенять, то надо, не теряя времени, борзо идти всю ночь на восход.
– На восход! – вскричал Святослав.
И, взяв с собой всего три полка из тем Горицвета, Притыки и Блуда, в которых осталась едва половина, устремился в степь, горя нетерпением догнать и добить врага.
И пошли полки в ночь, – два гона вскачь, один шагом, – и так до самого рассвета.
А наутро увидели хазар, спокойно уходящих к себе домой.
Бросился за ними Святослав и вскоре настиг. Хазары же, увидев, что перед ними малое число преследователей, развернулись и вступили в битву. И тяжко бы пришлось Святославу, если бы не Старшая дружина, которую привёл Свенельд, отправившись вслед за князем в ночную скачку.
Окровавленная степная трава стлалась под ноги падающих бойцов, и крики, холодящие жилы, раздавались над полем битвы. Напрасно старался Уйзен прорваться из коло, – не смог, пал вместе со своими лучшими воинами под русскими калёными мечами. Никого не пощадил Святослав, карая смертью нарушителей слова. И Уйзен, зная о том, не просил милости и бился до конца, как витязь.
Святослав рубился отчаянно, не чувствуя ни усталости, ни боли. Он вкладывал в удары не только свою недюжинную силу, но и обиду за промахи, и горечь утраты верных друзей, и ярость за нарушенное хазарами слово. Казалось, нечеловеческая сила лилась из его нутра, поражая врагов даже прежде его меча. Поэтому самые опытные и сильные хазарские воины не могли противостоять яростному натиску Святослава и гибли один за другим под его обоюдоострым булатом.
Он хотел поквитаться с Уйзеном, но увидел, что кто-то из старших темников уже поразил его в грудь. «В следующий раз надо сказать, чтобы главных военачальников не трогали, я сам должен выйти на единоборство», – подумал Святослав.
Когда никого из противников не осталось поблизости, Святослав почувствовал, что натиск боя разом ослабел. Он быстро оглянулся и привстал на стременах. То там, то здесь среди усеянного людскими и конскими трупами поля ещё догорали очаги сражения, подобно искрам угасающего пожара, но главное пламя битвы уже отбушевало. Святослав опустился в седло.
Кончено! – подумал он. И вдруг разом ощутил, как нечеловечески устал. Жуткая тяжесть навалилась на плечи, а тело налилось слабостью, как будто вместо крови его наполнили болотной водой. Святослав подрагивающей рукой вложил меч в ножны и оглянулся. Пелена яри, застилавшая очи, разом спала, и теперь он мог видеть всё окрест.
Множество людей и лошадей, русов и хазар лежало на окровавленной, изрытой копытами земле, – мёртвых и живых, стенающих в бессознательном бреду либо пребывающих в ясном разуме, кто, мучаясь от смертельных ран, просил добить их и тем прекратить ужасные страдания. Мёртвые лежали отрешённо, скрючившись либо вольно раскинувшись, обратив к небу открытые очи, – голубые, карие, серые, чёрные. И во всех них – хазарских и русских – отражалось одно и то же высокое бездонное небо.
Могучие плечи Святослава поникли, казалось, больше ни на что нет сил. Всё до капли он отдал схватке и теперь мог только с трудом удерживаться в седле и глядеть вокруг, видя, как бесшумно пролетает над полем Перуница, неся погибшим рог бессмертия, а Мор с Марой собирают свою страшную жертву, и подземный Яма пьёт кровь умирающих и отнимает их жизнь.
Редкий звон мечей скоро вовсе стих. Только стоны, предсмертное ржание коней и вопли раненых тревожили тишину. Потом протяжно запел рог, собирая живых на построение.
Святослав слез с коня и на ватных ногах пошёл по полю, словно глубокий старец. Его тело было обессилено, воля измождена, и только волховское чутьё остро воспринимало окружающее. Он шёл по полю и тысячи раз умирал вместе с каждым погибшим, терзался болью раненых и неизъяснимой тоской, которую человек может испытывать только раз, когда в трезвой памяти расстаётся с жизнью, делая последний вдох сухого степного воздуха.