Хенингский цикл (сборник)

Олди Генри Лайон

И сейчас отдавал должное чужому таланту.

Двое мужчин стояли за зеваками, ближе к повороту на Левую Скорняжью. Один – невероятно высокий, на голову выше дылды Дублона. Обтяжные штаны, узкий кафтан и шляпа со вздернутой тульей лишь подчеркивали рост. Второй же, достигая приятелю макушкой до груди, отличался редкой толщиной брюха. И одежды предпочитал свободные, в складках, отчего выглядел ходячим амбаром. Первый – мачта корабельная, о спину другого эти мачты ломать можно: не почешется. Оба носили усы, только высокий закручивал концы вверх, а у толстого они свисали ниже подбородка. Сегодня братья Втыки лично явились «столбить невод»: случай редкий, можно сказать, небывалый.

Затылок

обжег жаркий выдох: фратер Августин догнал, встал за спиной.

Мейстер Филипп чувствовал огонь, исходящий от монаха. Будто годы, постриг, муки совести и благие намерения разом слетели с цистерцианца: ветер надул щеки, дохнув свежим холодком! – и вернулись годы юности в Саламанке. Кастильский идальго в третьем колене, Гранд-Мануэлито не проходил Обряда (в его семье отказывались подавать прошение…), но, подобно любому дворянину, Мануэль де ла Ита не носил оружья. Орденский рыцарь, отроком пройдя Обряд, в рукопашном бою стоил двух десятков вооруженных простолюдинов. Представители древних родов и династий, такие, как Густав Быстрый или Вильгельм Фландрский, – много больше. Но и Мануэль, даже став фратером Августином, вполне мог выйти один на пятерых.

– Стыдитесь, святой отец! – строго бросил Душегуб. – Вроде бы не шальной повеса… лицо духовное…

Добавил мягче, ободряя:

– Не надо вмешиваться. Просто стой рядом со мной. Присутствие монаха…

Он не закончил. Вытянул губы трубочкой, засвистал мотив резкий, с явными диссонансами. Цистерцианцу даже показалось: это не мелодия, а речь. Язык, отличный от языков человеческих. Но раздумывать над странностью поведения Филиппа ван Асхе не осталось времени. Свист бродил по переулку Тертых Калачей, тыкался в стены. В запертые двери домов. В дыры, щели, отверстия. Свист говорил, просил, требовал.

Велел.

Из щели выглянула крыса. Повела острой мордочкой туда-сюда, выбралась наружу. Без страха уставилась на нищего: тот машинально подобрал ноги. Вслед за подругой явилась другая серая бродяжка… третья… пятая. Крысы лезли отовсюду, сбиваясь в стаю. Пятясь назад, грызуны образовали вокруг Душегуба с его спутниками кольцо: шерсть дыбом, клыки оскалены.

Тихо охнул Вит.

– De corde exeunt cogitationes malae! [26] – начал фратер Августин звенящим голосом, но умолк, ибо мейстер Филипп, на миг прервав свист, отозвался:

26

«Из сердца исходят дурные помыслы!» Евангелие от Матфея, гл. XV ( лат.).

– Ego autem dico vobis: diligite inimicos vestros! [27] Я сказал: не лезь!..

Свист Душегуба свернул на мотив франкской баллады «О дамах прошлого», мелькнула рулада из «Забавницы Трудхен». Бродячая собака забрела в переулок. Рысцой настигла кучку людей, окруженных крысами. Вывалив язык, остановилась сбоку. Шерсть на загривке собаки вздыбилась, из пасти донеслось хриплое рычание. Крупный рыжий пес вылез из подвала. Сука с обвислым брюхом, ворча, тащилась от угла. Еще один кобель… третий… пятый…

27

«А я говорю вам: любите врагов ваших!» Евангелие от Матфея, гл. V ( лат.).

Второе кольцо – оскал и рык – образовалось вокруг Душегуба.

А свист продолжался.

Стая воронья обсела крыши, карнизы, подоконники. Рой зеленых мух смерчем закружился над мостовой. Со стороны залива летели орланы, ранее никогда не залетавшие дальше гавани.

Душегуб свистел.

Большой Втык наклонился, что-то спросил у Малого. Кивнул. И пошел себе вперед, раздвигая оробевшее воинство. Все-таки он был храбрым человеком, этот верзила. Храбрым и умным. В творившемся явственно пованивало серой, кто другой уже бежал бы без оглядки, взывая к Господу, но возле Филиппа ван Асхе стоял фратер Августин, считавшийся меж хенингцами святым. Конечно, о Душегубах ходят разные слухи, а враг рода людского способен и в монашьи ризы завернуться… Здесь крылся еще один довод в пользу мирного решения: братья Втыки полагали себя способными договориться с чертом и ангелом одновременно.

Сейчас же выпадала именно такая возможность.

– Мейстер Филипп! – крикнул Большой издалека. – Как насчет пары словечек?

– Почтенный Йост! – Душегуб назвал Большого его настоящим именем. Странно: в звуках голоса мейстера Филиппа, эхом в теснине, по-прежнему звучал удивительный, призывный, зловеще фривольный свист. – Я всегда рад вас видеть! Вас и вашего брата Григора! Равно как и перекинуться словечком-другим со столь уважаемыми людьми!..

Вороны улетели.

Крысы исчезли.

Собаки разбежались.

– Слушаю вас, – радушно сказал Филипп ван Асхе, направляясь к Большому. Пока он шел, сгинули последние птицы с мухами. – Надеюсь, вы явились с такой свитой, единственно желая подчеркнуть свое положение?

– Вам не следует ничего бояться, мейстер Филипп!

– Бояться? А чего мне бояться, милейший дружище Йост? Разве вы не слышали о «Избиении в Артуа»?

Узкое лицо Большого Втыка вытянулось мартовской сосулькой. Даже лихие кончики усов опали, стекли вниз. Разумеется, он слышал. Двадцать лет назад в столице графства Артуа убили тамошнего Душегуба. Случайно. Трое залетных «трепал» решили облагодетельствовать случайного прохожего, ибо раздача имущества нуждающимся есть несомненная добродетель. Камень, брошенный из подворотни, угодил прохожему в затылок, раздался хруст, и графство осталось без представителя Гильдии. А Гильдия на требование Зигмунда д’Артуа прислать замену вежливо заявила о невозможности сделать сие в ближайшем будущем. Сыну графа Зигмунда до Обряда оставался год-два, но «ближайшее будущее» – штука растяжимая, и рисковать наследником Бешеный Зигги не хотел.

Все законы были втоптаны в грязь.

Граф мстил артуанскому Дну за смерть Душегуба так, как, наверное, не мстил бы за гибель родного отца. «Трепал» выдали Бешеному Зигги на следующий день после того, как дружина вспахала трущобы столицы графства, сея ужас и разрушение. Сам Зигмунд голыми руками прикончил столько народу, не разбирая правого и виноватого, что Донные вожаки (кто успел скрыться!..) долго еще потом чесали в поседевших затылках. Ибо после выдачи убийц дружина графа до конца недели продолжала свирепствовать. На добрую память. Чтоб и детям рассоветовали. И внукам заказали.

И правнукам.

– Йост, я всегда уважал вас с братом за деловую сметку. – Продолжая пристально следить за лицом Большого, мейстер Филипп заговорил сухо. Не речь, крошки черствого хлеба. – Уважаю и сейчас. Но вы поторопились. Верьте: если в позапрошлом году я отказал в Обряде вашей Матильде Швебиш, так на то имелись веские причины.

– Сейчас они исчезли? – осведомился Большой.

Старший Втык был опасен. Очень опасен. Несмотря ни на что. Душегуб понимал это лучше многих. Можно, не отнимая жизнь, отяготить ее в достаточной степени, чтобы превратить в ад. Братья по праву считались мастерами на подобные штуки.