Хенингский цикл (сборник)
Шрифт:
XLI
– Где?.. – Вит очумело моргал, вертя головой. – Где мы?!
– Кажется, в рефектории…
Ответ слетел с губ фратера Августина сам собой. Эхо сказанного еще гуляло вокруг, упирая на «кажется…», но длинные, почерневшие от времени столы с низкими скамьями, свод потолка, ряды стрельчатых окон и главное – изображение Святого Круга на дальней торцевой стене, строго напротив входа – не оставляли сомнений.
– Ре… фре…
– В трапезной, сын мой, – поправился монах, сообразив, что мальчик и слова-то такого: «рефекторий» –
И вопросительно глянул на Душегуба.
Мейстер Филипп был вполне доволен собой. Стоял чуть в сторонке, улыбаясь ( …переливы струн арфы смущают торжество тишины…) искренне и благостно. Искоса наблюдал за своими спутниками.
– А ты чего ожидал, святой отец? Угодить прямиком на адскую сковороду? Или в вертеп тюрлюпенов? Ты прав, мы в монастыре.
В трапезной царили сумерки. То ли узкие окна препятствовали свету, то ли на дворе сделалось пасмурно, – хотя недавнее утро в Хенинге горело янтарем на солнце.
– Девочка, – вдруг отчетливо произнесла Матильда. Оперлась на ближайший стол, глядя в стену. Вит даже испугался, что старая штукатурка осыплется под этим взглядом-тараном. – Пойдем к ней.
– К кому? – мягко поинтересовался мейстер Филипп.
Наверняка обычная блажь Матильды. Никак не связанная с окружающей действительностью. Глазунья еле держалась на ногах; после вчерашнего «светопреставления» девица была слабей мышонка. Удивительно ли, что заговаривается? И все же Филипп ван Асхе счел нужным переспросить, меньше всего надеясь на ответ.
– К девочке.
– К какой девочке?
– Что сидит на звездных облаках. Защита и оберег. Она везде. Она здесь. Мы пойдем к ней?
«Бредит», – с жалостью подумал монах.
А Душегуб растерялся. Даже попятился слегка. С трудом выдавил:
– Откуда… откуда ты знаешь, что это девочка?!
– А вы разве не знали? Она ведь давно здесь… на облаках…
Взгляд Матильды Швебиш стал осмысленным, – рывком, сразу. Так просыпается волк. Будто девица заново рухнула в сумрак трапезной, теперь взаправду. Булькнув горлом, она начала грудой тряпья оседать на пол. Душегуб с монахом кинулись одновременно, едва не столкнувшись лбами. Подхватили, не дали упасть.
– Обморок!
– Нет. Просто сон. Переутомление. У нее бывает…
– Надо перенести ее в келью. Пусть отдохнет. Идемте.
Мейстер Филипп шагнул к укромной дверце в стене. Открыл без малейшего скрипа; приглашающе обернулся. Цистерцианец с Матильдой на руках и Вит, поспешивший к святому отцу на помощь, двинулись следом. Перед ними предстал монастырский дворик с крытыми галереями по краям. Напротив – глухая стена, без единого окна. Ее вполне можно было бы принять за часть наружных укреплений, когда б не узкая дверь входа – серая, невзрачная, она нарушала каменное однообразие самим своим существованием.
– Дормиторий… – пробормотал монах на ходу.
– А? Что?!
Вит по наивности счел сказанное бранью. Покраснел от стыда.
– Дормиторий. Помещения для сна и отдыха. Здесь должны находиться монашеские кельи.
– Вы бывали тут раньше, святой отец?
– Нет. Но я бывал во многих монастырях: их устройство весьма сходно. Вон то здание, справа – скорее всего, капитул… левей – базилика… Церковь монастырская.
Тем временем Душегуб успел пересечь двор. Но, прежде чем войти, взял один из факелов, выложенных рядком под черепичным навесом. Кресало нашлось в эмалевой шкатулке. Сразу чувствовалось: мейстер Филипп здесь далеко не впервые.
Факел весело вспыхнул, разгоняя темень, и маленькая процессия втянулась в дормиторий.
– Слева и справа – кельи. Выбирайте любую. Прямо – общая спальня. – Мейстер Филипп остановился в тесном коридоре. Поднял факел выше, давая всем осмотреться.
– Любую? А братия?
– Кроме тебя, отче, в обители больше нет монахов.
– Что же случилось с местными братьями?
– Не знаю, – с искренним равнодушием пожал плечами Филипп ван Асхе. По стенам качнулись длинные, зыбкие тени. – Наверное, в раю давно. На арфах бряцают. Э-э, да у тебя сейчас руки отвалятся, отче! Иди за мной…
Душегуб поспешил толкнуть ближайшую дверь.
Чтобы войти в келью, пришлось нагнуться. Внутри было тесно: крохотная каморка, гроб из камня. Окошка нет. Стол, табурет, на столе – пять восковых свечей; вдоль стены – деревянные нары, и на них, уместная в аскетической обстановке не более, чем епископская митра на пьянице-водовозе, – пуховая перина. Еще подушка: огромная, блестит розовым атласом. Будто кто-то наперед знал, что сюда принесут обеспамятевшую девицу, и заранее расстарался.
Цистерцианец уложил Матильду на перину, а Душегуб выбрал свечу – больше локтя длиной и толщиной в руку ребенка. Зажег фитиль от факела.
– Чтоб не испугалась. Иначе проснется, а кругом тьма египетская! – пояснил он. – Эта свеча до утра гореть будет.
Монах согласно кивнул, и все трое вышли на цыпочках, прикрыв за собой дверь.
– А мы теперь здесь ж-ж-жить станем? – осведомился Вит, заикаясь. – Это м-меня, значит, в м-монахи постригут?
– Не говори глупостей, сын мой!.. – принялся было увещевать мальца фратер Августин. Но тут мейстер Филипп, поднеся факел ближе, вгляделся в сонное лицо Вита, увидел, как слипаются его глаза…
– Да ты на ходу валишься, парень! Пойдем. Утро вечера мудренее.
В самом скором времени Вит мирно сопел на нарах в келье напротив: здесь тоже нашлись тюфяк с одеялом. Засыпая, он успел позавидовать Матильде: девице досталась такая роскошная перина!
Через минуту ему явились две перины. Три. И восемь подушек.
Сон оказался щедрым.
XLII
– …Итак, все-таки: где мы?
Они стояли посреди дворика. В черном небе над монастырем бродил фонарщик-месяц: зажигал первые звезды. Рисунок созвездий выглядел знакомым, но не вполне. Словно звезды, хлебнув лишку, качнулись спьяну в разные стороны. Впрочем, фратер Августин никогда не был силен в астрологии. Мог ошибаться.