Херувим (Том 2)
Шрифт:
«Чтобы тебя, Мультик, не было нигде и никогда!» – отрешенно подумал Стас и почувствовал на щеке теплое спокойное дыхание Юры Михеева. От него не пахло ни перегаром, ни болезнью, ни грязью. От него вообще ничем не пахло, словно он был призраком. У Стаса сильно кружилась голова, его тошнило. Он беспомощно хлопал глазами и опомнился только тогда, когда Херувим убрал руку с его плеча и отодвинулся.
– Потеешь ты сильно, Герасимов, – произнес он, брезгливо вытирая ладонь о свои трикотажные штаны, – вон, свитер у тебя насквозь мокрый. Знаешь, я думаю, очень скоро твоему приятелю
Стас послушно поднялся. Мультик скинул тапки, улегся на тахту, свернулся калачиком, положил руки под щеку.
– Слышь, Стас, там в прихожей ватничек висит, ты накрой меня, знобит что-то.
Стас на свинцовых ногах поплелся выполнять просьбу, снял с вешалки ватник, накрыл Мультика. Наклонившись, он услышал сонное бормотание:
– Иди домой, Герасимов. Устал я от тебя. Видишь, какой я весь насквозь больной, к едрене фене... А у приятеля твоего есть способ вылезти из странного дерьма. Есть один хороший способ, очень надежный. Веревочка да мыла кусок...
Глава четырнадцатая
– Мама, проснись, ну мамочка!
Юля открыла глаза и увидела над собой лицо Шуры.
– Который час? – спросила она, потягиваясь.
– Половина одиннадцатого.
– Ты почему не в школе?
– Ты что, мам? Сегодня суббота! Давай вставай, хотя бы раз в жизни позавтракаем вместе. Ты в котором часу приехала вчера?
– Кажется, в пять, – Юля села на кровати и погладила дочь по волосам, – Шурище, маленькая моя, солнышко, я так соскучилась по тебе.
– Я по тебе тоже, мамочка, – хмуро кивнула Шура, – иди в душ.
– Все, иду. А где Вика?
– В клинике. Тебя ждет, – ответила Шура и вышла.
Конечно, никакой сотрудницы Райского в свой дом Юля не пустила. С Шурой она попросила пожить верную надежную медсестру Вику. Это был самый лучший вариант. Вика была девушкой свободной, одинокой, и ей ничего не стоило переехать на недельку к Юлии Николаевне. К тому же с Шурой они отлично ладили, разница в возрасте у них была всего десять лет. Веселая, энергичная Вика замечательно влияла на мрачноватую, сложную Шуру. Вместе с ней Шура бегала по утрам, ела на завтрак овсянку с фруктами и орехами, пила свежевыжатый апельсиновый сок и био-кефир, без всякого нытья и возражений приводила в порядок не только свой письменный стол, но и всю квартиру.
Выйдя из душа, Юля услышала рев соковыжималки и увидела на кухонном столе две миски с овсянкой.
– Мам, когда это кончится? – спросила Шура, разливая по стаканам сок.
– Скоро, солнышко. Уже скоро.
– Отец звонил. Я сказала, ты в командировке. Он просился в гости, я не пустила.
– Почему?
– Ну что ты задаешь дурацкие вопросы? – Шура выпятила губу, дунула, и длинная челка взлетела вверх, как птичье крыло. – Мы ведь это уже проходили. Сначала он будет скромно сидеть на краешке стула и смотреть на меня умоляющими глазами, потом начнет с театральным пафосом рассказывать, какой он хороший и какая ты плохая.
– Ничего, могла бы и потерпеть, – заметила Юля.
– Зачем? – Шура с аппетитом принялась за овсянку. – Жалко, грецкие орехи кончились. С ними еще вкусней. Мам, а тебя там кормят хотя бы?
– На убой, – кивнула Юля.
– По тебе не заметно, чтобы на убой. Ты похудела.
– Это от тоски по дому, – улыбнулась Юля. – Слушай, тебе его совсем не жалко?
– Кого? Папашку моего? – Шура со звоном отложила ложку и фальшиво расхохоталась. – Ой, мамочка, я умираю! Нам вот с тобой больше поговорить совершенно не о чем, да?
– Ты мне только ответь – совсем не жалко? И мы сразу сменим тему, хорошо?
– Нет, мамочка. Мне его не жалко ни капельки. Я, в отличие от тебя, не считаю его несчастным и больным. Если он и свихнулся слегка, то исключительно по собственной инициативе. Он не мог пережить, что ты талантливее его, что ты больше зарабатываешь, что ты сильная, красивая, самостоятельная.
– Перестань. Он тоже далеко не бездарь и не урод, – поморщилась Юля, – просто его так воспитали с детства, ему внушили, что настоящая женщина должна сидеть дома и полностью зависеть от мужа.
– Ага, он не виноват. У него было трудное детство! – Шура почти кричала, щеки ее налились жарким румянцем. – Знаешь, мамочка, как это называется? Зависть! Самая обыкновенная, пошлая, мерзкая зависть. У него не получилось стать классным хирургом, а ты сумела, и он здесь орал, что на самом деле ты просто спишь с Мамоновым, поэтому тебя взяли в клинику и платят такую высокую зарплату.
– Так, Шура. Все. Пора действительно менять тему, – тихо произнесла Юля, – расскажи, как у тебя дела в школе.
– Хорошо! – рявкнула Шура и опять схватила ложку. – В школе у меня все отлично. За контрошку по физике я получила четыре балла. Правда, успела схватить банан по литре, но я же не виновата, что эта идиотка заставила нас учить наизусть какой-то там сон Веры Павловны из «Что делать?» Чернышевского. Я честно призналась, что не могу.
– Вы что, Чернышевского проходите? – удивилась Юля.
– Нет, конечно! Но наша идиотка Чрезвычайка считает, что без Чернышевского нельзя понять эпоху и вообще всю дальнейшую историю России. Нет, в принципе я согласна. Этот козел здорово нагадил, знать его надо. Но ведь не учить же наизусть как образец высокой прозы! Для того чтобы иметь представление о Чернышевском, вполне достаточно прочитать «Дар» Набокова. Я не виновата, что Чрезвычайка ненавидит Набокова и обожает Чернышевского. Между прочим, она член Коммунистической партии, бегает на все митинги.
– Ну с литературой понятно. Еще какие оценки? – спросила Юля, надеясь, что разговор о бывшем муже закончен. Но она ошиблась.
– Пятерки по английскому и по информатике. Кстати, папашка просто достал меня по телефону с вопросами об оценках. Я сказала, что учусь на двойки, курю марихуану и состою на учете в детской комнате милиции. Спросила, не может ли он на бланке своей районной поликлиники выписать мне десяток рецептов на хорошие колеса и организовать аборт так, чтобы ты об этом ничего не узнала, потому что моего десятого аборта ты просто не переживешь и я могу остаться сиротой.