Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей
Шрифт:
И я ответил:
— Народ наш будет ценить своего Гедеона столь же высоко, сколь сильно будут страшиться его наши враги.
Он обвел глазами поле, залитое кровью тех, кому по его приказанию отрубили руку или ногу.
— Ты помнишь, Давид не мог построить храм Господний, потому что руки у него были в крови?
— Между прочим, без царя Давида и без его в боях окровавленных рук вообще не было бы никакого мира, и вообще никто не имел бы возможности строить Божьи храмы, — ответил я в гневе. — Так что прими победу, которую Бог послал тебе, даже если что-то мешает тебе поблагодарить Его за это.
Вильгельм потрепал меня по плечу.
— Да,
Широкоплечий машк Бернар был очень бледен и смотрел на своего хёвдинга взглядом побитой собаки. Он стыдился тех несправедливых слов, которые бросил в лицо Вильгельму незадолго до сражения.
— Никого, мой господин, — отвечал Бернар. — В этом самая большая тайна прошедшего дня. У нас нет даже тяжело раненных.
Когда мы поблагодарили Господа Бога за победу и стали собирать трофеи, поле вдруг неожиданно почернело от воинов, которые не захотели сражаться, а теперь решили разделить с нами радость победы. Вильгельм заорал так, что было слышно в самом Руане.
— Какого черта! Если кто-нибудь из тех, кто сегодня не был с нами в бою, захочет взять трофей или присвоить себе честь победителя, я удавлю его собственными руками!
Больше он ничего не успел сказать. К нему подскочил запыхавшийся всадник, весь в поту, и было видно, что он проделал большой путь.
— У тебя родился сын! — выпалил гонец. — Будь благословен, господин!
Еще одна радость. Боже, какой счастливый день! Подумать только, всего несколько часов назад Вильгельм, гордый отец, чуть было не выпустил Нормандию из рук своего наследника!
— Ты срочно едешь в Фекамп, — приказал мне Вильгельм.
— Я? Зачем?
— Чтобы окрестить новорожденного, не понимаешь?
— А ты? Разве ты не поедешь?
— Нет. Сейчас руки у меня заняты другим. Мальчика надо окрестить не позже, чем в течение восьми дней. Епископу следует это знать. С тобой поедет Ботто. Он будет крестным отцом.
— Чрезвычайно приятное задание! Как ты хочешь назвать ребенка?
— Ричардом, — ответил он, не задумываясь, и поехал домой, чтобы после битвы смыть с себя грязь и пот.
Я так никогда и не узнал, почему он выбрал именно это имя. Итак, мне выпала честь крестить Ричарда, будущего герцога Нормандского. Торжественная церемония состоялась в маленьком соборе в Фекампе. А в ночь после крещения мы с Полой выяснили, насколько удачным было мое рискованное путешествие с телом Ролло.
Да, моя игра с огнем завершилась полным успехом!
Эмма — королева двух королей
Книга первая
Глава 1
Король Этельред завопил во сне, пытаясь избавиться от наваждения.
В этом сне, словно наяву, стоял он десятилетним мальчиком на пороге замка Корф-Касл. Правая рука матери лежала у него на горле, не давая крикнуть, левая стискивала его собственную правую руку, потянувшуюся
Но куда страшней казалось удушье. Оно отпустит, стоит ему подчиниться и стоять тихонько, как того хочет мать. Но как можно — стоять и смотреть, видеть, что творят они с Эдвардом, с любимым братом! У тебя на глазах!
Он почти задыхался в охвативших его горло беспощадных тисках. Извивался, как мог, в животном ужасе и слепой жажде жизни. Но мог он в этих материнских объятиях немного. Красные сполохи метались перед глазами… Слезы ярости и страха на миг заслонили происходящее, но когда брат беспомощно повалился из седла, — тогда он, Этельред, в отчаянии рванул свободной рукой мантию матери, чтобы, падая навзничь, потащить и ее за собой.
Король проснулся, ударившись об пол головой. Окольный слуга, ночевавший тут же в королевских покоях, чуть шевельнулся, но был, видно, слишком молод, чтобы просыпаться от подобной безделицы, что государь его закричал во сне и свалился спросонок со своего ложа.
Зато стражник позади запертых дверей, похоже, бодрствовал, — и замер, прислушиваясь. Король лежал, не шевелясь, равно столько, чтобы стражник успел убедить себя, что ему, верно, послышалось; только завернулся в подбитое мехом одеяло, не лежать же нагишом — холодны полы в Корф-Касл во всякое время года.
Лишь когда за дверями снова мерно заклацали сапоги, Этельред зарылся наконец в постель, пытаясь согреться.
Ф-фу! Когда же кончится этот проклятый сон! Этот кошмар — да, можно сказать и так. Хотя привиделась ему явь — впрочем, столь нестерпимая, что наяву ее и вспоминать не хотелось. Десять лет было Этельреду, когда случился весь этот ужас. А теперь королю тридцать с лишним, но воспоминания мучают его по-прежнему.
Произошло это восемнадцатого марта девятьсот семьдесят восьмого года, он жил тогда в замке Корф-Касл вместе с матерью, вдовствующей королевой Эльфридой. Дело было пополудни, день тянулся еле-еле, а брат Эдвард все никак не появлялся. Эдварду уже стукнуло шестнадцать, и был он воистину превосходным старшим братом, каких не часто встретишь. Но стоило Этельреду посетовать, что брата все нет, как в ответ говорили, пора де понимать, Эдвард, считай, уже король Англии, и недосуг ему теперь играть с мальчишками. Да, Этельред понимал, ведь отец — король Эдгар — умер три года тому назад, и новым государем назначили быть Эдварду. Правда, младшему брату казалось, что высокое положение не больно-то и обременило старшего. Владел и правил страной, как и прежде, архиепископ Дунстан. А нынешний день Эдвард просто-напросто провел на охоте.
Но тому, что Эдвард появлялся у них не часто, имелась и другая причина, помимо государственных дел. Этельреду пришлось уразуметь ее, хотел он того или нет. Да Эдвард и сам однажды признался:
— Твоя мать меня ненавидит.
Этельред поспешил тогда возразить Эдварду — просто потому, что не хотел, чтобы сказанное было правдой. Но именно тогда Этельред впервые всерьез осознал, что Эдвард — брат ему лишь наполовину и что это кое-что значит. Да, у них общий отец, но он мертв.
А у матери невозможно было выспрашивать, правда ли она «ненавидит» Эдварда. Ответ и так ясен. Никогда она не признается, будто ненавидит нового короля, своего пасынка, а тем более — ребенку, который, как известно, обожает своего старшего братца.