Химера
Шрифт:
Новые знакомые смотрели на него с недоумением, хотя и я тоже не особо понимал, о чем говорил Рихтер. Но странным казались не только его слова. Сейчас меня больше волновало другое. Я где-то уже слышал о дедушке Артема, а в памяти всплывали обрывки воспоминаний о его биографии. Размытые образы личности… Абсурд… Может, действительно читал про Теркина где-то. Или пить надо меньше…
— Ну, вы хоть первую мировую-то не застали? — пошутил Михаил, «выжимая» последние капли в стакан. — Все, реквизит закончился, требуется обновление.
— Еще бы в Куликовскую битву меня записал, которая в тысяча триста девяносто первом году была. Столько живут только боги, а я простой смертный, затянувший игру с неизбежной смертью. А она все не переходит к завершающей фазе… Хоть бы годик еще протянуть. Может, забыла про меня… Дела более важные.
— Ну, это уже перебор. Слишком давно уж битва с Золотой Ордой была, — сказал Михаил. — А я бы тоже не отказался от того, чтобы у смерти при воспоминании обо мне сразу память отшибало и склероз начинался. А можно еще поспрашиваю?
Рихтер кивнул и приготовился внимательно слушать. Ну, или сделал такой вид.
— Почему у вас цвет глаз разный?
— Да вы что? А я и не знал… Дайте, скорее, зеркало.
— Вы прикалываетесь?
— Шучу, конечно, — ответил Альфред и через некоторое время продолжил: — Ничего необычного, всего лишь редкая врожденная версиколоральная экзофтальмия, вызванная отсутствием в организме церебрума. Но не буду загружать вас медицинскими терминами и вдаваться в подробности. Это никому, кроме Артема, интересно не будет.
— Ну и зараза, — сморщив лицо, высказался Михаил.
— Это не заразно. А вы долго держались. Обычно люди не выдерживают намного раньше. Вынужден вас расстроить — неизлечимо и ничего с этим не поделаешь. Но я уже за длинную жизнь привык. Хотя был у меня знакомый доктор — убирал это на некоторое время, царство ему небесное…
— Печально… Ну, а линзы? — спросил Артем.
— Глаза не то, что их носить ни минуты не могут, веки даже вставить их не дают. Сопротивляются всеми ресницами.
— Не сталкивался раньше с такими людьми. И ничего не слышал об этом. Альфред, а вам с таким именем не тяжело было воевать? — продолжил задавать вопросы Михаил, тщательно пережевывая что-то в набитом под завязку рту.
— А что с ним не так?
— Ну, оно же немецкое! С ним с противоположной стороны сподручнее бы было.
— И что? Я русский до мозга костей, до самого кончика носа. Я всегда жил и буду жить на этой земле. Я патриот своей Родины. А имя… Это вопрос к покойным родителям, а не ко мне. Я, может, и хотел возразить, но не смог, а их и так все устраивало. Они не могли предвидеть эту бессмысленную войну.
— А давайте выпьем за тех, кого с нами нет… Не третий тост, конечно. Но лучше поздно, чем никогда. Стоя, молча и до дна, — с грустью в глазах произнес Артем и встал в проходе коридора.
— За тех, кого с нами нет, — поддержали остальные.
Выпили, не закусывая, и простояли
— А фамилия немецкая? — не успокаивался Михаил.
— Кто вам сказал, что немецкая?
— Вроде, Володя упоминал. Или проводница… Точно не помню. Могу и ошибаться.
— Вы правы, моя фамилия Рихтер. Это всего лишь глупое стечение обстоятельств, — произнес он и натянуто улыбнулся, вытащив из-под подушки толстую книжку.
— Так бывает разве?
— Какой настырный. Я сменил ее в далеких девяностых, для солидности была нужна. Доверия у людей к иностранцам больше. Мы ведь рассказывали, что с Владимиром работаем в антикварном бизнесе? — по-прежнему улыбаясь, сказал Рихтер.
— Тогда понятно…
— Ну что? Будем мучить мои старые больные глаза мелким шрифтом и недостатком света или?.. Как вы там говорили… Голосую за рестарт и приглашаю всех в вагон-ресторан. Акцентирую внимание на том, что я и расплачусь. Возражения не принимаю. Такой же французский коньяк не обещаю, но что-нибудь хорошее найдем.
— Он сейчас разве работает? — удивился Михаил.
— Для хороших людей все двери открыты, лишь бы средства позволяли…
— Отлично! Мы именно такие люди и не против продолжения, — ответил за двоих развеселившийся Артем. — Всегда готов!
Он быстро соскочил с сиденья и встал по стойке смирно в проходе.
— А вот я, пожалуй, отклоню предложение. Устал я сегодня… Или вчера… Неважно, — зевнул я, прикрывая рот рукой. — Попросите у проводницы, чтобы чаю мне принесла. Без сахара, и главное, без коньяка. Он у меня еще пока внутри есть.
— Вова, я закажу, — сказал Михаил и поднялся с насиженного места.
— Как тебе будет угодно. Пожелай нам удачи! — сказал Рихтер, и шумная компания удалилась в ресторан.
Еще долго слышались вопли пассажиров. Русский богатырь нещадно сметал на пути торчащие в проходе ноги. Словно бульдозер на свалке с пьяным водителем за рычагами. Но вскоре все стихло.
Проводница принесла чай. Я сделал глоток и теперь в распухшей голове, словно в безумном миксере, готовился мудреный коктейль. Шматки сумбурных мыслей. Нарезки воспоминаний из эпизодов трудного дня. И гремучая смесь из тонких приправ необъяснимых чувств. Все это одновременно скакало, хлюпало, стучало, шипело, плясало и повизгивало в одном чугунном котелке.
В руках я держал наполовину пустой стакан с несладким чаем, который я пил не спеша. Стараясь полнее ощутить его божественный вкус и аромат, смакуя каждый глоток. А может, стакан все-таки наполовину полон… Чай был еще горячий, но уже не обжигал губы и язык. В самый раз, такой, как надо.
— А все-таки наполовину полон этот стакан или наполовину пуст? — спросил я почему-то вслух невидимого, но обязательно умного себя.
Теперь я сидел и думу думал, скрипя изношенными шестеренками и морща лоб.