Химическая свадьба
Шрифт:
Через три улицы от больницы Святой Селии находилась мастерская Фабрици. Чань зашел туда ненадолго и расстался со второй из своих свернутых в трубку банкнот, зато теперь он был снова вооружен ясеневой тростью со стальным наконечником, внутри которой был спрятан обоюдоострый клинок длиной двенадцать дюймов, острый как бритва. Сам синьор Фабрици ничего не сказал по поводу длительного отсутствия Чаня и его потрепанного вида, но кардинал отлично представлял, что тот думает. Он и сам замечал такое много раз: людей, рисковавших всем в последней отчаянной ставке, которую, что было очевидно, они уже проиграли. Если кто-то встречал их еще один
Перед тем как уйти, он спросил отца Локарно, было ли в химической свадьбе нечто уникальное, что могло бы объяснить такое сильное влечение к ней графа.
– Вестник, разумеется.
– Разумеется? Тогда почему вы его не упомянули раньше?
Священник недовольно буркнул:
– Вы хотели историю.
– Что за вестник?
– Отшельника призывает ангел, «крылья которого усыпаны глазами» – намек на Аргуса, стоглазого стража, убитого Гермесом.
– Намек с какой целью?
– Вестник – Дева – это символ бдительности.
– Постойте: Невеста – это убитый многоглазый вестник?
Локарно в отчаянии покачал головой.
– Дева – это ангел.
– Не Невеста?
– Совсем нет.
– Невеста – это не девственница?
– Конечно, она девственница. Ангел – символическая Дева – вестник призывающий. Он также командует казнями, свадьбой и возрождением. Ее, этого ангела, зовут Virgo Lucifera – и это уникальная особенность данного трактата.
– Люцифер?
– Вы что, не знаете латыни? Lucifera. Свет. Дева просвещения.
– Тогда она олицетворение сочувствия и прощения?
– Как раз наоборот. У ангелов эмоций не больше, чем у хищных птиц. Они создания, служащие справедливости и поэтому безжалостные.
Страстная речь Локарно была пронизана гордыней. Чань вздрогнул. В этом мире и так достаточно жестокости, зачем же ее обожествлять?
Возвращаясь к больнице Святой Селии, кардинал на полпути остановился у аптеки и купил за три пенни рулон марли. Пока клерк отмерял материю, взгляд Чаня скользнул по бутылкам с опиатами, стоявшим за прилавком. Любая из них стоила бы всех оставшихся у него денег. Он запихнул марлю в карман и поспешил выйти, чтобы не поддаться искушению.
Он поспешил к высоким стенам семинарии Святого Альбрехта, занимавшейся земными заботами Церкви: финансами, собственностью, дипломатическими интригами. Нанес ли взрыв в соборе достаточный ущерб, чтобы архиепископ решил поменять свою резиденцию? Чань скользнул в тень напротив дома и с удовлетворением отметил целый парад священников, покидавших заведение.
Что-то в том взгляде, которым Фабрици посмотрел на Чаня – предчувствие рока, мелькнувшее в нем, – подтолкнуло того к безрассудной дерзости. Он пристроился за двумя священниками в черных рясах, сопровождавшими монсеньора в красном, чью лысую голову венчала багровая бархатная шапочка, похожая на вишенку поверх куска ветчины. Чань сильно ударил по лодыжке одного из священников. Тот споткнулся и упал, а когда второй развернулся к кардиналу, то согнулся от удара в живот. Чань схватил монсеньора рукой за шею и потащил в безлюдную аллею. Ему потребовалось секунд пять, чтобы снять со старика длинное красное пальто, и еще меньше, чтобы отобрать бумажник, висевший на нагрудном шнурке.
Он оставил монсеньора, прислонив его к кирпичной стене. Чань нечасто занимался откровенным грабежом, но придерживался мнения, что
Чань уходил, чувствуя мешающую ему сосредоточиться легкость. Нападение на священников, наверное, было импульсивным решением, но по-настоящему он при этом не рисковал. Нет, резкая смена его настроения была связана исключительно со временем, будто смерть стала точкой назначения, приближение которой его нервная система уже почувствовала.
Он потерял ее. Люди, не заслуживавшие смерти, умирали и раньше: чем от них отличалась она? Ее настойчивое присутствие нарушило его одиночество, так же как ее наивные идеалы обнажили его самодовольство. Они втроем на крыше отеля «Бонифаций». Не сознавая этого, Селеста Темпл стала воплощением представлений Чаня о будущем. Не о его собственном будущем, но о возможности, что кто-то, несмотря на весь нелепый символизм, может быть спасен.
Чань не мог представить свою жизнь без борьбы.
Когда улица пошла вверх, мужчина нырнул в грязную нишу, которая, очевидно, использовалась для удовлетворения естественных надобностей чаще, чем для тайных свиданий. Он снял шелковый плащ Фойзона, свернул и бросил в угол. Он положил свои очки в карман красного пальто монсеньора и застегнулся на все пуговицы. Затем замотал марлей глаза, неплотно, чтобы можно было видеть, но так, чтобы и шрамы оказались на виду. Он вышел из ниши и теперь пошел медленнее, постукивая по тротуару палкой, пока не добрался до высоких каменных ступеней. Почти сразу мужчина в широком плаще адвоката предложил ему руку. Чань принял помощь и бормотал благодарности, пока они вместе поднимались по ступеням.
В древности тюрьма Марцеллина была мраморным амфитеатром, расположенным на склоне холма. Мрамор уже давно растащили для украшения фасадов церквей и загородных домов. Все, что осталось от первоначального здания, – арка, украшенная резными каменными масками: одна с глумливым выражением, а другая оплакивала всякую живую душу.
Поднявшись наверх, Чань поблагодарил адвоката и, постукивая тростью, подошел к караульному помещению, представившись монсеньором Люцифера, легатом архиепископа. Как и надеялся кардинал, тюремщик не мог отвести взгляда от забинтованных глаз.
– Я был в соборе. Эти разрушения, конечно, не могли помешать выполнению моей миссии. Мне нужен человек по фамилии Пфафф. Желтоватые волосы, одет в нелепое оранжевое пальто. Вероятно, ваши констебли взяли его на Седьмом мосту или около дворца.
Тюремщик молчал. Чань наклонил голову, ожидая его согласия.
– А-а, хорошо, сэр.
– Я предполагаю, что вам нужно предписание.
– Да, сэр. Стандартное правило.
– Я потерял все эти документы, как и моего помощника, отца Сколля. Руки отца Сколля, понимаете. Он был похож на несчастную куклу злого ребенка.
– Как ужасно, сэр…
– Так что у меня нет предписания. – Чань почувствовал, как начинает волноваться собравшаяся за ним очередь, и намеренно стал говорить медленно. – Портфель с документами был у него в руках, видите ли. И руки, и портфель разорвало на куски. Бедного Сколля можно было принять за дикобраза – он был весь утыкан щепками.
– Боже правый…
– Но, возможно, вы сумеете все исправить. Пфафф – это мелкий негодяй, и все же он важен для Его превосходительства. Он здесь у вас или нет?