Хинд
Шрифт:
– Не важно.
– Я в одном городе ходил по квартирам, вламывался в дома. Я высматривал такие дома, чтобы был небольшой риск напороться на вооружённых. В одном доме я убил старую женщину. Она была гречанка. Её внук был инвалид, он видел это и не мог поднятся. Ему было лет 7. Я убил его, и забрал его паспорт, на имя Никопулис Дмитрий Николаевич, 1985-го года рождения. После этого я ушёл высоко в горы. Там я встретил одну адыгскую женщину, которая сбежала из тюрьмы и мы вместе жили в заброшенном доме охотников несколько лет.
– Почему не ушёл в Грузию?
– В Грузии труднее жить, чем в России. Я был уверен, что Абхазия, скоро
– Где твои родители?
– Мать не знаю. Я оставил её, когда вместе с другими товарищами ездил в другой город грабить брошенные квартиры. Мы крепко запили.. И я не вернулся сразу. А когда вернулся – её уже не было. Я думаю, она сбежала, не простив меня.
– За что тебя прощать?
– Я убил отца. Он называл безумием моё поведение.
– Дальше.
– Я прожил в горах достаточно времени, чтобы, спустившись в долину, жить по новому паспорту. Но та женщина не хотела отпускать меня, говорила, что любит. Я убил её. Я ушёл из дома в горах, за мной убежала приблудившаяся там собака. В горах я заблудился и съел собаку. Меня подобрали российские альпинисты. Их имена называть? Я помню.
– Не важно.
– Одна альпинистка привезла меня в Москву. Я женился на ней, разменял её квартиру и сумел получить при разводе половину. Эти деньги я вложил в бизнес – и прогорел. Это было в 2006-ом году. Остальное вы знаете.
– Зачем заложил нас?
– Мне заплатили. 100 000 долларов. И угрожали тоже. Я боюсь боли. А ещё – пообещали, что если сдам вас, то бизнес отдадут мне. Под их прикрытием.
– И ты не понял, что это развод?
– Потом понял. Доллары ещё фальшивые оказались.
– Кроме долларов какие причины идти против нас?
Гога вздохнул.
– Если правду..
– Ну?
Глаза его загорелись ненормальным блеском:
– Я вас всех ненавижу. Я ненавижу вас, потому что вы – цементирующее дерьмо, все метисы.. У одного родственники талыши, у другого мать кыргызка, отец хрен знает, два вообще я так и не понял кто, один русский.. Вы – вы и русские, как в насвае связываете все остальные элементы, мешая им освободиться от вашего ига.. Вы – лишь фундамент, пыль, грязь для произрастания настоящей породы людей – всех чистокровных наций. Вы убивали нас совком на протяжении 70 лет, но мы выстояли и мы все возьмём своё. Я живу ненавистью – и лишь она даёт мне силы, особенно теперь, когда моя Родина лишена российских инвестиций. Мы отомстим.
Он закончил говорить и принялся тяжело отдышиваться.
– Ну что? – спросил Шила. – Я полагаю, мнение однозначно. Возражения есть?
Возражений не было.
– С чего он такой? Я знаю пару грузин в Петербурге – вроде, адекватный народ - недоумённо спросил Ганжа в пустоту.
– Последнюю просьбу можно? – Гога не бунтовал.
– Проси всё, кроме жизни.
– Дайте дожить до утра. Уже недолго.
Действительно, минуло три ночи.
– Без проблем. Привяжите его, и спать. Пошли, пацаны.
Было утро и чердак был пуст.
– Он сам не мог сбежать, мы крепко связали, а он не Рембо.
– Я знаю. – Шила кивнул.
Из гамака, где раньше сидела Тамара, показалась заспанная Фуза.
– Это я его выпустила, мальчики. Извините. Но он такой суперский. Настоящий ариец. Я слышала его историю – что-то романтичное есть в том, чтобы вот так, без жалости, без страха убивать человека. Я никогда не видела человека, который кого-нибудь в жизни убил. Вы вот неспособны на такой поступок. Не
Все тупо посмотрели на неё, потом, ничего не сказав, спустились вниз.
– По-любому зарежу, - пообещал Шахин сам себе.
Пару дней спустя.
Скотина всё же человек, стадное животное.
МашаЛлах, он, Шахин, не такой.
Как такое может быть, что в одной семье – настолько разные дети? Он – красавец, молодец, настоящий джигит, мусульманин – и сумасшедшая Фуза.
Он-то думал, её муж Майн Кампф прикола ради читает, а они – неонацисты. Побить бы, дурь вышвырнуть из головы. Он бы побил – но как-то всё равно на сестру стало. К тому же, уверенность – отец вступится не за него. Странно – раньше, отец придерживался его стороны. А теперь? Что изменилось? Время? Жизнь?
Пожалуй, время. Нутром человека, выросшего в обстановке гражданской войны, он почуял не само наступление событий, а предвестие начала наступлений. Слишком яркими показались стволы непокрывшихся листвой деревьев, слишком пронзительно небо и слишком резок воздух.
Брабус летел по Подмосковью мимо фонарных столбов, телеграфных линий. Мелькали придорожные указатели, рекламы – он пытался читать их, чтобы сконцентрироваться, но слишком высока была скорость.
Сколько-то дней, сложившихся почти в неделю, прошло с завертевшихся колесом событий – Ляман ушла утром рано, день казался серым, он не пошёл на работу в надоевший офис, где большую часть времени зависал в социальных сетях и читал Боборыкина – непонятный из непонятного времени – он специально не узнавал, чтобы сохранить интригу – писатель, пишущий о писателях, как те пили и тратили впустую деньги – чем-то было ему интересно описание такой никчёмной жизни.. Он не пошёл, он вышел на улицу, завёл девочку и поехал к Настоящему Боре. Там не было Бори – он с Шилой не вернулся с вечера, но сидел Ганжа с пультом, сидел Ступа.. Они сговорились красть. Дождались Борю, Шилу, вышли.. Дальше ничего, кроме того, что было позже – ломка мозгов при возврате к старым делам, вспоминать не хотелось.
Мысли тем не менее постоянно вертелись вокруг этого и внезапно он понял, почему – давно в его жизни не было ярких событий. Офис и Ляман. Офис и Ляман. Даже айфон утопила. Он вспомнил айфон и горестно вздохнул. Сейчас бы его первому айфону, который украли год назад, исполнилось бы два с половиной года, а второму, более новому.. Он не сумел подсчитать и плюнул на это дело.
Телефон. Такое ощущение, что жизнь прожита от звонка – до звонка, в памяти одни болталки и отложились.
– Я могу узнать, что у тебя произошло с Ляманчиком? Ты сдурел?
– Потом, папа, потом. Иди спи, ночь да.
В первый раз так грубо с отцом. ИншаЛлахI, в последний. Отец сам виноват – два часа ночи.
Куда бы ему поехать, чтобы не думать ни о чём, достаточно далеко, чтобы потерять ощущение эпохи и пространства, достаточно близко, чтобы остаться в зоне комфорта.. Настоящий Боря – сто раз был, Шила – не принято к нему первым ехать, Ступа, небось, по ресторанам страдает – как разорался тогда, когда понял, что не увидит больше свою. Фаррух дома помог маме мыть полы и теперь снится ему Севуля. Ганжа гуляет по Васильевскому острову – к нему приехать – с утра потащит в Эрмитаж, а у Шахина не то настроение, чтобы смотреть на творения давно уже мёртвых людей.