Хирурги человеческих душ (роман-трилогия). Книга первая. Человек может всё!
Шрифт:
– Да-да! – хором напряглись для мозгового штурма мать с дочкой.
– Нынче, в мае, – ретроспективно прищурился Алексей, – к нам в прокуратуру поступило «сообщение о двух ногах». Иначе говоря, пришла некая гражданка Дёмина с устным заявлением о том, что в отношении её трёхлетней дочери Кати жилец малосемейного общежития учинил развратные действия: трогал руками половые органы девочки, усаживал её к себе на колени голой попкой. Во всяком разе, именно так маме Катенька поведала. Словом, обычная необычная криминальная история. Дёмины жили на первом этаже, а жилец – позже установили, что это Василий Липин – на пятом. Вытворял Липин свои художества с малышкой наедине. У малышки повреждений никаких, кроме незначительного покраснения, что вполне может быть списано на обычное раздражение. А потому в «активе» мы имели «писк» трёхлетней Катюшки, которая и букву «эр» не научилась выговаривать, в «пассиве» – рокочущий бас возмущённого Липина. Очную ставку проводить бесполезно – девочка замкнётся и не проронит ни звука. И если даже проронит, так то всего лишь детский лепет. А у Липина, согласитесь, потрясать атмосферу голосом тридцатилетнего холёного борова авторитетнее получится. Кому верить?
– Кхе-кхе, – дружно закашлялись заявительницы.
– Сыграли мы на том, – самодовольно хрустнул Подлужный суставами пальцев, – что семьи Дёминых и Липиных знакомства не водили и отношений не поддерживали. И предварительно здесь, в моём кабинете, где сию секунду сидите вы, Ирина Осиповна и Регина Андроновна, бегала Катюшка и в присутствии педагога показывала: «…А вот у етой стенки у дяди Васи в комнате стоит клавать. На ей мы сидели…А вот тут у ево окоско. А у окоска стол. А на столе плитка са скавалодкой…А вот тут, в угойке, стоят удоцки…» Я же только успевал записывать её «писк» и рисовать схему с её слов. Спустя час мы у дяди Васи произвели осмотр и обыск, железно подтвердившие правду маленькой пискуньи. Да ещё откопали дичайшую порнографию. Короче, в дальнейшем на дядю Васю повылезало со всех щелей и дырок: судимости и за разврат, и за педерастию, и выявились девочки постарше, которых он за конфетки водил к себе и глазел на разные прелести…Во как! Так, в конце концов, надеюсь, и вы, Регина, в этом плане порадуете нас доказательственной аналогией?
– Но я же не была в квартире у милиционера, – простодушно пояснила девушка.
– О-о-о! – закатил глаза к потолку Алексей, демонстрируя Всевышнему то, до чего же он измотан и обескровлен. – Кончаем эту бодягу. Переключаемся на следующий диапазон. Регина, тебе установочные данные мужчины в милицейской форме известны: имя, фамилия, звание, должность?
– Не-е-ет. На погонах у него были эти…три блестящие полоски. А по имени или по фамилии при мне его не называли.
– Точно, три полоски?
– Точно.
– А почему ты так уверена?
– А потому, что когда он....это саменькое делал, то наклонил меня вперёд. Я руками на такой…на маленький столик опиралась. А на стене же зеркало висит. Сам-то он лицом к моей шее прижался. А погоны в зеркале, когда он…это…ёрзал, было видно…
– Тэк-с, выходит сержант. Опиши-ка его, пожалуйста: рост, телосложение, лицо, голос.
– Он такой…Не высокий и не низкий. Полноватый, животик свисает. Мордастый. Волосы тёмные, короткие. Глаза карие. Губы полные. Так-то он симпатичный…
– Гос-споди! – окрысилась на неё мамаша и отвернулась к стене.
– Так-так, – не обращая внимания на Платунову-старшую, уточнял следователь. – А голос?
– Такой низкий, хрипловатый.
– По голосу его сможешь опознать?
– Смогу. Я по голосу его не хуже запомнила, чем по лицу.
– А какую фразу он чаще всего произносил?
– Фразу?…Как её…Эту: «Тише, дурёха! Стой смирно, не дёргайся, и всё будет хоккей».
– Хоккей, – раздумчивым эхом повторил Алексей. – Ты, Регина, настраивайся на то, что в ближайшем будущем тебе предстоит опознавать его сначала по голосу, а уж затем – по внешности. Уловила?
– Уловила.
– И ничего и никого не бойся. Где бы ты ни была со мной, везде я – самый главный. Заволнуешься – посмотри на меня. Уловила?
– Уловила.
– Пока ты, Регина, посиди в коридоре, а я приму заявление о совершённом преступлении по всей форме, с предупреждением об уголовной ответственности за заведомо ложный донос по статье сто восьмидесятой уголовного кодекса у твоей мамы. Также я признаю её законным представителем несовершеннолетнего, а уж потом допрошу тебя. Понятно?
– Да, – ответила девушка, вставая со стула.
Она уже взялась за дверную ручку, как вдруг Подлужный спохватился и остановил её:
– Прости, пожалуйста, Регина. Погоди. Вконец зарапортовался. Кое-что упустил. Ты утром, 27 апреля, почему дежурному по медвытрезвителю, офицеру то есть, не пожаловалась на того мордастого?
– Забоялась…А вдруг у них так принято…И ещё. Этот же, мордастый, обещал, что никто ничё не узнает…
3
Суматошные сутки истекали, когда Подлужный добрался домой – на улицу Авиастроителей. Там Алексей принял душ, поужинал, почистил зубы и упал в постель. Полуторасуточное бодрствование измотало его. Однако в тридцать один год закалённый мужской организм восстанавливается быстро. Живее, чем у проглота Петрюка. Семи часов полноценного отдыха для того, несомненно, окажется предостаточно.
И хотя тело следователя требовало срочного отключения, да вот только нервную систему и перевозбуждённый мозг сон ни за что не брал. В голове галлюцинаторно и вперемешку бродили фрагменты событий недавнего минувшего. Ан у Подлужного имелся проверенный способ впадения в томный поток дремоты и вручения сознания во власть Морфея: нужно было думать о приятном. И он мысленно нырнул и поплыл по реке времени, возвращаясь на семь лет назад. К тому памятному случаю в своей судьбе, что свёл его с Татьяной Серебряковой.
Встрече с Татьяной предшествовала своя предыстория. Алексей поступил на юридический факультет Среднегорского государственного университета относительно поздно – отслужив «срочную» в армии. Зато окунувшись в студенческую среду, он многое наверстал. Способный, непоседливый и инициативный студент развил бурную общественную деятельность: играл за «альма матер» в футбол, участвовал во всесоюзных олимпиадах и научных конференциях, избирался от университета депутатом городского Совета народных депутатов. Депутатский статус почти автоматически повлёк за собой то, что его приняли в Коммунистическую партию Советского Союза. Но было у него и ещё одно, и притом весьма нетривиальное, увлечение. Со своим новым другом и сокурсником Колей Бойцовым и другими студентами юрфака он организовал первый в истории областного центра городской студенческий философский клуб. В начинании их поддержали заведующий кафедрой философии профессор Коршунов Владимир Вячеславович и секретарь парткома университета Сочнов. В Среднегорске в ту пору не было философского факультета ни в одном из ВУЗов, и Коршунов делал всё возможное, чтобы поднять престиж философских наук. Подлужного и выбрали первым президентом философского клуба.
В конце семидесятых-начале восьмидесятых годов в университете вошли в моду, помимо академических, апробированных форм обмена мнениями, и так называемые политбои. В них студенты «бились насмерть», как правило, доказывая преимущества советского образа жизни над «разными прочими шведами» 9 . В лидерах-полемистах числились юристы и экономисты. И в том незабываемом сентябре их ожидала «интеллектуальная сеча». К тому же на весьма необычную тему. Так как в первом раунде «принимающей стороной» являлись «счетоводы» (как их не без иронии именовали правоведы), то и право выбора предмета спора было за ними. Но с учётом одного непременного условия: проблематика не должна была входить в программу обучения ни одной из сторон. И следует признать, что «идейный гуру» студентов-экономистов Дима Озеров остановился на весьма неожиданной теме: «Мона Лиза – непревзойдённый образец художественного творчества». А юристов об этом, в полном соответствии с правилами, известили за три дня до диспута. Так что, Подлужному «со товарищи» пришлось изрядно попотеть, чтобы подойти к поединку во всеоружии.
9
«И чувств никаких не изведав, берут, не моргнув, паспорта датчан и разных прочих шведов» – В. Маяковский, «Стихи о советском паспорте»..