Хищник. Том 1. Воин без имени
Шрифт:
— Хм… естественно.
— Однако принцесса заверяла меня в том, что не испытывает никаких болей, хорошо ест, в общем, организм ее функционирует нормально и регулярно. Я не обнаружил ни лихорадки, ни учащенного пульса, ни гнойников, ни неприятных выделений из женских половых органов. Кроме, — он поднял указательный палец, — кроме легкой секреции прозрачной лимфы. Это, разумеется, навело меня на мысль о том, что поражены какие-то внутренние органы. Niu?
— Конечно.
— Но сколько я ни ощупывал и ни простукивал ее грудную клетку и живот, я не смог обнаружить никакого затвердения. Поэтому я прописал принцессе только теплые компрессы, а из лекарств железо, чтобы сгустить ее кровь. Ну и еще требовалось очистить кишечник.
Все это мне ни о чем не говорило, но я прекрасно уловил тон собеседника, поэтому спросил:
— И твои лекарства не смогли вернуть Амаламене здоровье?
— Нет, — мрачно сказал он. — Но пока что ее еще ничего не беспокоило, поэтому она не обращалась ко мне за помощью, а у меня много других пациентов, которые требуют внимания. К сожалению, прошло несколько месяцев, прежде чем я встретил Амаламену на улице. Я был потрясен, увидев, что ее бледность и слабость не прошли. Я настоял на том, что осмотрю ее. На этот раз, когда я ощупывал принцессу — ох, vai, — я смог почувствовать затвердение у нее в животе.
— Лекарь, почему ты говоришь «к сожалению» и «ох, vai»?
— Потому что… если бы я обнаружил это раньше… — Фритила покачал головой и вздохнул. — Это злокачественная scirrhus [232] . Скрытая scirrhus, которая не выпячивалась и не нарушала кожных покровов. Безболезненная scirrhus, поскольку понадобилось столько времени, чтобы она дала о себе знать, и до сих пор не причиняла принцессе боли. Насколько я мог определить, она расположена не в матке и не в кишечнике, а в брыжейках. Следовательно, scirrhus эта из той категории, которую мы лекари называем — из отвращения — kreps [233] . Но я не могу быть уверенным в этом, пока не увижу, не набухли ли вены вокруг нее в форме крабовых клещей. А этого я не увижу, пока не вскрою живот принцессы.
232
Опухоль (лат.).
233
Рак (лат.).
— Ты собираешься взрезать ей живот?! — воскликнул я в ужасе.
— Акх, не живой, конечно.
— Как это?
Фритила рассердился:
— Что ты все задаешь вопросы, молодой человек, словно ты не слышал ни слова из того, что я говорил тебе? У принцессы kreps, разрушающая ее scirrhus, которая разрастается в брыжейках. Трупный червь, как некоторые называют этот недуг. Со временем он внедрится и в другие органы. Амаламена не просто больна, она умирает.
— Не может быть!
— Экий ты бестолковый! Все люди умрут. И ты, маршал, и я тоже. Принцесса умрет молодой. Я не могу предсказать, сколько времени ей осталось быть с нами, но давай будем молиться, что немного.
— Почему?
— Иисусе! — проворчал лекарь и воздел руки. Но затем с вымученным терпением он пояснил: — Если liufs Guth милостив, Амаламена умрет скоро и безболезненно и тело ее останется безупречным. Если процесс умирания затянется, scirrhus постепенно прорвет кожу в виде отвратительной язвы и гнойного нарыва. И еще, если этот kreps сожмет своими клешнями другие органы, это приведет к тому, что в некоторых местах ее тело раздуется, а в других ссохнется, но все оно будет выглядеть омерзительно. Столь длительная смерть повлечет за собой бесконечные страдания, такие, которых я не пожелал бы и самому дьяволу.
Я тоже сказал:
— Иисусе! — А затем спросил: — Неужели нет никакого лекарства?.. Разве нельзя сделать операцию?..
И снова Фритила покачал головой и вздохнул:
— Это ведь не рана, полученная в бою, которую я могу запросто вылечить. И Амаламена не невежественная простолюдинка, которую я могу обмануть, прописав ей всякие амулеты. От операции может стать только хуже: scirrhus будет распространяться быстрей. Акх, иногда мне жаль, что мы живем сейчас, а не в старые добрые времена. Тогда, если лекарь сталкивался с тяжелой и неизлечимой болезнью, он сажал своего больного на перекрестке дорог в надежде, что какой-нибудь прохожий — возможно, чужак — опознает его недуг и расскажет, как его лечат в других местах.
— То есть совсем ничего нельзя сделать?
— Разве что прибегнуть к сомнительным средствам. Кое-кто из древних врачей прописывал в таких случаях пить ослиное молоко и купаться в воде, в которой варили отруби пшеницы. Я тоже порекомендовал принцессе это, хотя и не встречал никаких письменных свидетельств относительно того, что хоть кто-нибудь в истории вылечился таким способом. Еще, учитывая, что scirrhus Амаламены — это kreps, я дал больной порошки, содержащие известковую субстанцию, которую называют «крабовый глаз», может быть, ей поможет подобное. Ну и еще остается успокоительное — бриония — и масло из ягод румянки, чтобы успокоить нервы. Если принцесса доживет до той стадии, когда начнутся сильные боли, я стану давать ей кусочки корня мандрагоры. Но это лишь в том случае, если действительно в этом возникнет нужда, потому что ей понадобятся дозы все больше и больше.
Я спросил его недоверчиво:
— И при этом ты разрешаешь Амаламене отправиться в путешествие?
— Почему нет? По пути отсюда и до Константинополя полно ослиц, дающих молоко, и много пшеницы, из которой можно получить отруби. Что касается лекарств, которые понадобятся ей в дальнейшем… Я дам тебе корень мандрагоры, на случай если начнутся сильные боли. Путешествие может оказаться для Амаламены более благотворным, чем все эти многочисленные лекарства. Я уже порекомендовал ей подобрать приятную и веселую компанию. Ты веселый попутчик, niu?
— Принцесса, кажется, считает меня таким, — пробормотал я и поинтересовался, не в силах закончить вопрос: — А ты уже сказал ей?..
— Нет. Но Амаламена не глупа, она прекрасно знает, для чего нужны обезболивающие и успокаивающие лекарства. И кстати, я думаю, что решение отправиться в путешествие как раз и указывает на то, что она осознает свою судьбу. Принцесса, очевидно, хочет увидеть еще что-нибудь, прежде чем умрет. Сомневаюсь, что она хоть раз выезжала далеко за пределы этого города, поскольку родилась здесь. И если Амаламена предпочитает умереть где-нибудь в другом месте… я, по крайней мере, не собираюсь отговаривать ее от этого.
Я произнес язвительно:
— Кажется, ты слишком легкомысленно относишься к судьбе своей самой высокопоставленной пациентки.
— Легкомысленно?! — Фритила бросился ко мне и ткнул своим костистым указательным пальцем мне в нос. — Ты, наглый щенок! Да будет тебе известно, что в свое время я помогал Амаламене появиться на свет, а ребенка ласковей и жизнерадостней никогда не рождалось. Все остальные младенцы, когда их берут в руки и шлепают, делают свой первый в жизни вдох, плача. Но Амаламена? Она сделала его, смеясь!