Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка
Шрифт:
Страбон восхищенно покачал головой, и глаза его при этом чуть не выкатились из орбит. Он произнес, понизив голос:
— Я искренне надеюсь, что Осер все-таки вернется в срок, до того как я изуродую тебя, Амаламена. Будет жаль убить единственную женщину, чьи вкусы так похожи на мои собственные. Я в запале назвал тебя haliuruns, да ты и есть такая. Калигула и Нерон, будь то в Валгалле, или на Авалоне, или где там они теперь обитают, должно быть, снова умерли бы, на этот раз от зависти, что я отыскал такую женщину.
— Тогда окажи мне любезность, — попросил я. — Позволь мне сидеть рядом с тобой и наблюдать все это зрелище.
Он нахмурился и замялся:
— Ну, вообще-то…
— Я ни разу за все то время, что ты держишь меня здесь, не выходила из этих покоев. И никто не заходил сюда, лишь гарнизонный священник как-то в воскресенье. Он сказал, что такой грязной грешнице, как я, нечего и рассчитывать на христианский рай. Ну так позволь мне окончательно обречь себя на адское пламя. Ну же, Триарус. Неужели ты откажешь самозванке в том, чтобы принять участие в убийстве? Откажешь haliuruns в возможности позлорадствовать, когда ее проклинают?
Страбон издал короткий смешок:
— Ладно, уговорила. Но ты будешь прикована к стражнику. Надеюсь, что это зрелище тебе понравится, женщина. Я ведь не просто так говорил, когда поклялся, что в следующий раз прольется твоя кровь.
Когда в тот вечер стража сменилась, в караул заступил, как я и ожидал, всадник Одвульф, который принес мне и Камилле подносы с ужином. Он рассказал мне, что пленных эрулов и в самом деле уже доставили в город, примерно по три сотни человек из каждого племени, и что их тут же загнали в подвал под местным амфитеатром. Там же держат и несколько сотен детей и женщин, сказал он, большую часть которых уже распределили между сирийскими работорговцами.
— Остались только самые красивые женщины и девочки, едва достигшие половой зрелости. Можно представить, как ликуют воины в гарнизоне.
— Небось они здорово напились?
— Акх, не то слово. Боюсь, как бы меня не заподозрили, ведь меня-то не шатает и не рвет.
— А пленники-мужчины, они, наверное, в бешенстве из-за того, что произошло с их женами и детьми?
Одвульф пожал плечами:
— А на что рассчитывать тем, кто проиграл сражение и был взят в плен? На войне такое случается сплошь и рядом.
— Ну что ж, справедливо, — согласился я. — Однако мне бы хотелось подогреть страсти. Ты можешь пробраться к эрулам?
— Сегодня ночью, похоже, я смогу сделать все, что ты прикажешь, Сванильда, потому что все остальные в гарнизоне либо пьют… хм… либо… так или иначе заняты.
— Тогда сделай это. Распусти среди пленников слух, что люди Страбона пользуются их женщинами и девушками… скажем… таким же манером, как это делают франки. И греки.
Одвульф выглядел ошарашенным.
— Они не поверят в это! Никто не поверит, что остроготы способны на такие извращения.
— Заставь их поверить. Не забывай, что сегодня эти остроготы пьяны, потеряли человеческий облик и забыли о приличиях.
— Ты говоришь хуже, чем воин, — нахмурился он, затем снова пожал плечами. — Я постараюсь. Но зачем?
Я рассказал ему о грандиозном кровопролитном сражении, которое состоится на следующий день, объяснил, что это я подбил Страбона на такое развлечение. Одвульф несколько раз издал удивленные восклицания — и снова сравнил меня с жестокими амазонками. Но воин подчинился и одобрительно кивнул, когда я объяснил ему, что именно он должен сказать пленным эрулам.
— Клянусь молотом Тора, — пробормотал он, — ты очень умная женщина, но у тебя на редкость извращенный склад ума. Принесет это нам пользу или нет, в любом случае предстоит нечто грандиозное.
— После того как ты объяснишь эрулам, что нужно делать, дождись, когда стемнеет, и, пока все остальные в гарнизоне будут еще приходить в себя, потихоньку сходи за вооружением маршала Торна и его конем. Мы со Страбоном завтра будем сидеть на центральном возвышении, на том ярусе, что на одном уровне с ареной амфитеатра. Привяжи коня и спрячь вооружение где-нибудь неподалеку от тайного входа.
— Я думал, что мы просто возьмем вооружение на память. Ты собираешься надеть его?
Я небрежно заметил:
— Сайон Торн был ненамного крупнее меня. Оно должно мне подойти. Торн показывал мне, как ездить на его коне с этой веревкой для ног. Помнишь, Одвульф, еще не так давно женщины из племени остроготов сами сражались!
— И по-прежнему сражаются… от служанки до принцессы…
— Надеюсь, я достойна своих великих предков. Ну ладно, постарайся сделать, как я говорю. И еще. Страбон завтра наверняка выберет какого-нибудь верного ему стражника и прикует меня к нему. Но тебе надо исхитриться и держаться ко мне как можно ближе.
— Не бойся, — сказал он. — У всех остальных наутро будет тяжелая голова. Мне не составит труда держаться поблизости. И еще, Сванильда, давай помолимся, чтобы твой план удался. Если нам не удастся сбежать, вряд ли мы переживем завтрашний день.
4
На следующее утро я облачился в самый лучший наряд Веледы, накрасился и надел украшения, даже бронзовый нагрудник, который купил несколько лет назад в Обители Эха. Мне хотелось, чтобы Страбон, увидев меня — в последний раз — в таком виде, по-настоящему женственной, не почувствовал угрозы и не запретил сопровождать его в амфитеатре.
Камилла не помогала мне одеваться. Теперь она была полностью занята собой: обнажив свои подушкообразные груди, она по очереди сжимала их и оттягивала вниз, очевидно пытаясь отыскать первые признаки появления материнского молока. Разумеется, ей удалось лишь выдавить немного жидкой бледной лимфы из сосков, подобная жидкость имеется у каждой тучной женщины или даже у жирного евнуха. Тем не менее мне пришла в голову злобная мысль. Я достал свою золотую цепочку, снял медную крышку со священного пузырька и — к молчаливому изумлению Камиллы — сам выдавил несколько капель этой жидкости во флакон, а потом снова закрыл его.