Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка
Шрифт:
Как только Галиндо спросил об этом, язык пламени вонзился в землю на востоке и воздух вздрогнул от последовавшего за этим раската грома. Упали первые капли дождя, и невольно я выкрикнул богохульство.
Старик посмотрел на меня:
— Ты боишься гнева Тора?
— Я не боюсь ни его и никого другого, — рявкнул я. — Я просто не люблю грозу, особенно когда она застает меня врасплох.
А я так люблю грозу. — К моему удивлению, старик снял с себя волчью шкуру и те лохмотья, что носил под ней. — Дождь спасает меня от того, чтобы тащиться купаться в далекой протоке. Ты не присоединишься ко мне, маршал?
— Нет, thags izvis.
Я отвел глаза от его костлявого, покрытого волосами старческого тела, которое вовсю омывал дождь. Теперь мне не было видно Личинку с лошадьми, которых я оставил на той стороне канавы. Я мог лишь надеяться на то, что лошади в безопасности — и Личинка тоже, поскольку они могли ускакать от него. Мне оставалось только устроиться поудобней, пока голый и довольный Галиндо сидел под струями дождя, поливавшего нас обоих, и слушать историю его народа.
— В доказательство того, что гепиды всегда были по крайней мере равны другим готам, я расскажу тебе всего лишь о двух битвах, которые произошли неподалеку отсюда, но очень давно, во время правления Константина Великого. Императора, правда, пока еще не называли Великим, но он уже тогда выказал все признаки величия — ибо разбил объединенное войско остроготов и визиготов. Но затем, спустя восемь или девять лет, когда готы-гепиды сражались с вандалами, Константин привел свое войско, чтобы сразиться на стороне вандалов, — и впервые в своей жизни потерпел поражение. Одно из немногих поражений в своей жизни.
— Да, это доказывает доблесть гепидов, — кивнул я, демонстрируя сколько мог энтузиазма в сложившихся условиях.
— Заметь, маршал, теперь я совершенно чист, а гроза Тора постепенно идет на убыль. Благотворное солнце Митры через минуту-другую высушит меня.
— Я рад, что ты на такой короткой ноге со многими богами. — Я всмотрелся в поредевшие струи дождя и с радостью заметил, что Личинка и лошади были там, где я их оставил. — Но почему ты живешь здесь, посреди пустоши, добрый Галиндо, раз ты настолько умен, что мог бы пойти своим путем в этом огромном мире?
Он снова сплюнул на землю:
— Я уже много чего повидал во внешнем мире, когда провел в походах вместе с римским войском около тридцати лет.
— Ну, ты мог бы жить уединенно, но не в такой изоляции и нищете.
— Изоляции? Нищете? Когда у меня в друзьях Митра и Тор, сыновья солнца и дождя? У меня есть яйца птиц и икра лягушек, саранча и портулак для еды. А для уюта дымок hanaf. Что еще нужно человеку в моем возрасте?
— Дымок hanaf?
— Это один из немногих даров, который выродившиеся скифы оставили нам здесь. Ты никогда не пробовал? Там в лачуге есть немного сухих поленьев, маршал. Будь добр, разожги огонь в очаге, и я покажу тебе.
Я занялся разведением огня и сказал:
— Теперь я узнал много интересного о деяниях готов после того, как они поселились здесь, в устье Данувия. Но не мог бы ты рассказать мне, как жили твои предки до того, как они пришли сюда?
— С удовольствием, — весело ответил старик. — Вот, поставь на огонь этот котелок и положи в него hanaf.
Из складок волчьей шкуры, которую он снова нацепил, Галиндо достал горсть какого-то сухого порошка. Я бросил его во все еще пустой котелок, узнав в нем смесь высушенных листьев и семян дикого растения, которое на латыни называют cannabis [31] .
31
Конопля (лат.).
— Но я расскажу тебе об этом, — продолжал Галиндо. — Самое лучшее, что произошло с готами — со всеми готами, — то, что их отсюда прогнали гунны.
— Почему ты так говоришь? — спросил я, пока мы с ним наблюдали за тем, как нагревается и скручивается трава и от нее начинает подниматься дымок.
— Да потому что готам было тут слишком уютно. Они когда-то поселились здесь, чтобы сделаться добропорядочными гражданами Римской империи и перенять образ жизни и манеры римлян. Они забыли о своем наследстве, свободе, независимости, воле и отваге.
Старик наклонился над котелком и глубоко вдохнул дым, который теперь обильно струился от сгорающей травы, и знаком велел мне последовать его примеру. Я так и сделал, набрав полные легкие резкого сладковатого дыма: в нем не было ничего отталкивающего, но и приятным я бы его тоже не назвал. Непонятно, почему Галиндо называл его уютным.
— Поселившиеся здесь ленивые готы, — продолжил Галиндо, — в подражание римлянам даже приняли христианство, и это ослабило их больше всего.
— Почему ты так говоришь? — снова спросил я.
Честно признаться, говорил я с некоторым трудом, потому что эти струйки дыма, казалось, внезапно заставили меня слегка поглупеть.
Галиндо снова глубоко вдохнул в себя дымок и ответил:
— Зачем готам понадобилось принимать восточную религию? Христианство больше подходит торговцам — это всего лишь способ торговать с выгодой. «Делай добро, — проповедует оно, — и тебя вознаградят».
Я не мог опровергнуть его, даже если бы захотел, потому что чувствовал себя совершенно одурманенным. Хотя Галиндо сидел прямо передо мной, его слова, казалось, доходили до меня словно издалека, звучали глухо, отдавались дребезжащим эхом, как будто теснили друг друга.
— Акх, маршал, вот ты сидишь, склонившись, — сказал он мне, ухмыляясь. — Ты ощущаешь действие дыма hanaf. Однако лучше испытывать его в закрытом месте.
Старик сделал мне знак снова вдохнуть, но я как в тумане покачал головой. Когда он снова наклонился над огнем, то накинул на голову и котелок полу волчьей шкуры и принялся глубоко вдыхать в себя струи дыма. После того как он выбрался Из-под шкуры, его глаза были остекленевшими, а ухмылка идиотской и развратной. Но он продолжил говорить, и слова его все так же звенели у меня в ушах и доносились словно бы издалека.
— К счастью для готов, гунны прогнали их отсюда. До последнего времени готы охотились или кочевали с места на место. Они испытывали голод, жажду, страдания. Те, кто не погиб в сражениях, умирали от болезней или несчастных случаев. И это было замечательно.
— Почему ты говоришь так?
Я осознал, что тупо повторяю один и тот же вопрос в третий раз, словно не могу сказать ничего другого. На самом деле мне требовалось много времени, чтобы выговаривать эти слова — очень медленно, делая паузы между ними, — потому что и моя собственная речь, подобно речи Галиндо, казалось, отдавалась в моей голове.