Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка
Шрифт:
Я посмотрел на два оставшихся на цепочке украшения. Честно признаться, тот взгляд, который я бросил на священный пузырек, был полон почти что ненависти. Ну и какой, спрашивается, от него толк? Молоком девственницы никого не вскармливали, и на вкус оно было очень неприятным; в общем, я посчитал этот пузырек совершенно бесполезным. А вот другое украшение? Неважно, каким символом оно было — христианским крестом или языческим молотом Тора, — у него имелось одно полезное свойство. Амулет был золотой, а золото хотя и является мягким металлом, но им можно царапать довольно твердую поверхность. Я мог им писать. Мог оставить послание на одной из стен в комнате, однако надежда на то, что какой-нибудь слуга заметит его и сможет прочесть после моего отъезда, была призрачной. И уж совсем маловероятно, что слуга позаботится отыскать кого-нибудь, кто сможет его прочесть, ну а шансы на то, что это послание достигнет Теодориха, представлялись мне мизерными. Однако даже такая нелепая надежда лучше, чем совсем ничего. Я осторожно взглянул на часового, который лениво бродил по коридору, и подошел к стене, выбрав ее с таким расчетом, чтобы он не смог увидеть меня, даже если бы заглянул в комнату. Затем я призадумался: на каком языке следует писать и каким шрифтом? На старом наречии, решил я: больше шансов, что слуга узнает его. И рунами: поскольку изначально их вырезали на дереве, то и состояли они преимущественно из прямых линий — руны проще изобразить моим самодельным приспособлением. Так, а теперь попробую составить само послание. Оно должно быть по возможности коротким, но убедительным…
И тут я вдруг вздрогнул и чуть не выронил молот-крест, потому что стражник снаружи, словно он предвидел мои намерения, приказал:
— Принцесса, не делай резких движений и не шуми.
Меня постоянно кто-нибудь сторожил, но часовые менялись, неся вахту по очереди. Однако для меня они все были на одно лицо, ибо я не обращал внимания на их оскорбления, томные взгляды или похотливые заигрывания, стараясь вообще позабыть об их присутствии. Таким образом, я толком не знал того человека, что стоял сейчас за дверью. Стражник не стал входить в комнату. Он обратился ко мне через дверь тихим голосом и, как ни странно, с почтением:
— Принцесса, слушай внимательно, я должен успеть тебе все объяснить, пока рядом никого нет.
— Кто… кто ты? — спросил я, слегка заикаясь, и сделал при этом движение в сторону двери.
Однако тут же остановился, поскольку незнакомец сказал:
— Ни в коем случае не подходи ближе. Нельзя, чтобы заметили, что мы разговариваем. Мое имя Одвульф, принцесса. Ты не узнаешь меня, я уверен, и я тоже видел тебя до этого только издалека. Но я один из твоего обоза — конник из turma optio Дайлы — и сопровождал тебя все время, с самого Новы до Константинополя и той резни на реке Стримон.
— Но… но… почему ты не погиб вместе с остальными?
— Потому что мне не повезло, принцесса, — ответил он уныло, но, похоже, искренне. — Ты должна помнить, что optio послал часовых на дорогу и на берег реки. Еще двоим — мне и воину по имени Авгис — он приказал забраться на вершину ущелья над лагерем, чтобы вести наблюдение оттуда.
— Да… да, я припоминаю.
— И только успели мы с Авгисом забраться на вершину, как Страбон со своими людьми напал на лагерь. Когда мы поняли, что произошло, мы тут же стали спускаться вниз. Но все уже было закончено. Мне жаль, моя принцесса. Нам обоим очень жаль.
— Не стоит жалеть, Одвульф. Это к лучшему, что вы выжили. Сегодня я молила о чуде, и вот оно. Но как тебе удалось пробраться сюда?
— После сражения началась суматоха — одни люди Страбона помчались ловить лошадей, которых они разогнали, а другие принялись раздевать и грабить наших погибших товарищей. Мы увидели, что тебя повели к кострам. Мы надеялись, что Страбон пощадил также и королевского маршала. Но от сайона Торна остались только его шлем и доспехи. Они были единственными, на что не польстились грабители и не унесли с собой, потому что маршал был небольшого роста, как ты знаешь, и его снаряжение никому бы не подошло. В любом случае я должен с сожалением доложить, что сайон Торн, очевидно, погиб вместе с остальными.
— Не будь так уверен в этом, — сказал я, улыбаясь впервые за этот день. — Маршал всегда отличался находчивостью.
— Но он никогда не был трусом. — Одвульф стойко защищал меня. — Я слышал, как сайон Торн сражался под Сингидуном. Тем не менее мы с Авгисом захватили его вооружение — так, на всякий случай, а вдруг он и впрямь жив.
Я едва удержался от того, чтобы не рассыпаться в громких благодарностях. Мои доспехи и шлем были целы; я знал, где находятся мой боевой конь и «змеиный» меч; теперь же, совершенно неожиданным, почти невероятным образом рядом оказались двое верных союзников.
— Но ты выжила, принцесса, — продолжил Одвульф. — Поэтому мы с Авгисом подумали: если мы будем находиться рядом, то сможем как-нибудь при случае спасти тебя.
— И вы тайком следовали за колонной Страбона до этого места?
— Нет, принцесса. Мы были в колонне. Мы просто смешались с остальными и ехали вместе с ними. Акх, разумеется, был риск, что нас обнаружат. Однако в отряде больше сотни человек, и не все бойцы даже знают друг друга. Возможно, optio Осер и мог бы заподозрить в нас чужаков, но мы старались не попадаться ему на глаза. Только теперь, когда optio уехал, я решился заступить на это дежурство и… Slavaith, принцесса! Кто-то идет.
Это оказался один из младших офицеров, который протопал по коридору в комнату Страбона. Только когда они громко заговорили о чем-то, Одвульф снова зашептал:
— Ты говорила, принцесса, что ожидала чуда. Скажи мне, чем я могу тебе помочь, и я попытаюсь это сделать.
— Прежде всего, храбрый воин, я не твоя принцесса Амаламена. Однако…
— Что? — воскликнул он в изумлении.
— Тихо! Да, я не Амаламена. Однако я следую приказу принцессы, изображая ее, и Страбон пока не обнаружил подмены.
— Но… но… кто ж ты тогда?
— Меня ты тоже видел только издали. Я служанка принцессы, Сванильда.
Одвульф был поражен до глубины души.
— Liufs Guth! Выходит, мы с Авгисом, рискуя своими жизнями, отправились за служанкой?
— Ты разве не слышал, что я сказала? За служанкой, действующей по приказу Амаламены. Так что вы тоже должны меня слушаться.
Тут нас снова прервали, поскольку Страбон со своим посетителем вышли в коридор. Когда они удалились, Одвульф наконец вошел в мою комнату и уставился на меня.
— Видишь? — спросил я. — У меня глаза серые, а у Амаламены были голубые.
Он нахмурился и поинтересовался:
— Что ты имеешь в виду — «были»? Люди Страбона убили и принцессу тоже?
— Нет. Страбон думает, что захватил принцессу в заложницы, а на самом деле держит в плену служанку.
Одвульф потряс головой, словно желая привести в порядок мысли, вздохнул, а затем сказал:
— Ну что ж, если ты единственная осталась в живых, мы с Авгисом освободим тебя. Надо только все как следует обдумать…