Хищность
Шрифт:
Все в поведении хищника отличалось от поведения вега. Тогда как мне подобные заранее просчитывали и изучали пути отступления, Димитрий и его сородичи предусмотрительно готовились к атаке. Я нисколько не сомневалась: мой друг запросто убьет любого, кто встанет на нашем пути. А если этим любым окажусь я или кто-то из моих друзей… Об этом я старалась не думать.
Ворота были выломаны. Искореженные куски металла лежали недалеко от охранной будки. Было непривычно тихо и пусто. Мы беспрепятственно въехали внутрь.
— Осматриваем дом и уходим, — Димитрий произнес это так тихо, что я едва уловила
Небо окрасили багряные лики заката. Это было невероятно красиво. Почему-то я вспомнила, что самое красивое в моей жизни небо я видела в день похорон дедушки, когда его великая и прекрасная душа покидала навсегда изношенное старческое тело и наш бренный мир. И в тот день, спустя трое суток после трагедии в селении вегов, небо было невероятно красивое, и мне казалось, что все происходящее со мной ужасный сон.
Мы проезжали мимо темных строений с выбитыми стеклами. Стены и двери некоторых из них были запачканы кровью. Я даже не могла плакать — мои выпученные круглые глаза неотрывно глядели на стены родного жилища. Того, что от него осталось. Дом выгорел дотла. Димитрий заглушил мотор, и стало совсем тихо. Ветер трепал темные кроны сосен, и мрачное чувство завладело моей душой. Друг Димитрия, Саймон, недовольно покачал головой:
— Надо уходить. Здесь мы ничего не найдем.
Я спрыгнула с мотоцикла и неуверенной поступью направилась в сторону входа в подземелье.
— Элена! — напряженный голос Димитрия предупреждал о грозящей опасности, но в тот момент мне было совершенно всё равно.
Я бы пошла и на ощупь. Я не боялась того, что могло поджидать меня в катакомбах. Я была обязана знать… Хищники шли позади меня, подсвечивая тоннели яркими фонарями. Послышалось шипение и визг. Впереди в разные стороны разбежались крысы. Они догрызали останки дохлой кошки. Вонь стояла страшная, и, скорее всего, ее источником было не это омерзительное животное.
В другом состоянии я бы, наверное, пришла в ужас от самой идеи отправиться в катакомбы после нападения и в сопровождении хищников. Но тогда, ведомую одной интуицией, ноги сами несли меня, глаза сами искали что-то, о чем мой разум даже не имел представления. Двери, те самые массивные двери, к которым вели все ходы подземелья, были распахнуты. За ними оказался огромный зал, потолок которого поддерживали высокие винтообразные перекрытия. Я вошла, и запах смерти ударил мне в лицо. Судя по грубым репликам, тем, кто шел позади меня, это запах понравился ничуть не больше моего. Димитрий выругался, а Саймон достал пистолет.
Стены оказались измазаны кровью, на полу были разбросаны окровавленные куски серой одежды вегов. Наверное, я должна была испытывать отвращение и тошноту, но этого не было. Скорее всего, я пребывала в состоянии полного шока. Я до сих пор помню все, что увидела там, помню окровавленные отпечатки рук на стенах убежища и выведенные кровью недописанные надписи «Спасите» и «За что».
— Ты это чувствуешь, Бешеный?
Димитрий кивнул и сделал то, что я восприняла как нечто действительно отвратительное: он провел указательным пальцем по измазанной алой кровью стене и облизал его. Я была готова броситься на хищника с его же ножом до того, как услышала задумчивое:
— Бычья кровь.
Саймон
— Инсценировка? — Димитрий внимательно оглядывал разбросанные куски ткани и буквально залитый кровавыми лужами пол.
— Да. Вопрос только в том, кто все это сделал. И с какой целью.
Мое сердце тревожно забилось. Неужели, действительно, кровь на стенах и полу принадлежала не добропорядочным вегам, а несчастным животным? Наши миролюбивые собратья не могли сотворить такое. Зачем же хищникам создавать видимость кровавых расправ над вегами? И что на самом деле случилось с моими близкими?
Димитрий и Саймон выключили фонари раньше, чем я поняла, что случилось. В катакомбах послышались голоса. Руки Димитрия схватили меня и потащили во тьму. Мы прижались к колонне в самом углу зала. Сердце забилось в ритме загнанной охотниками дичи. А хищник был совершенно спокоен. И ежеминутно готов к контратаке.
— Они были здесь, — голоса звучали громче. — Веги забаррикадировались, а потом головорезы нашли все это. Кажется, здесь побывал кромсатель.
Я почувствовала, как тело Димитрия напряглось. Он уткнулся носом мне в шею и, казалось, совсем не дышал. Где был Саймон, я не подозревала, только надеялась, что, так же, как и мы, он оказался вне зоны видимости нежданных гостей.
— Они выжили, — резкий голос разрезал напряженную тишину, в которой, как мне казалось, на весь зал раздается мое громогласное дыхание. — Олухи! Ищите выход!
Неужели это может быть правдой? Неужели, веги действительно выжили? Я обрадовалась раньше, чем следовало. Свет фонарей метнулся в нашу сторону и звонкий металлический голос проскрежетал:
— Выходите.
Спусть полтора года.
Он выкинул меня на обочину, прямо к ногам выбежавших работников пункта пропуска.
— Забирайте. Она ваша.
В глазах охранников я прочитала изумление и немой вопрос: «Как это подобие человека может быть вегом?» Байк Димитрия взревел и умчал прочь. И останки моих чувств к этому чудовищу исчезли вместе с ним. Вызвали медиков и меня на носилках отнесли в больничную палату. Врачи взирали с ужасом и жалостью и все время повторяли:
— Неужели, она, действительно, вег?
Просто так мне бы, конечно, не поверили. Первое, что сделал доктор — провел ДНК-тест и убедился в том, что я имела полное право находиться в их селении. Побитая и пьяная, с порванными сухожилиями и связками, оборванная и грязная. Тогда я даже не подозревала, что беременна… Мне что-то кололи, ставили капельницы, ощупывали ледяные руки и ноги.
— Как тебя зовут? — через час после моего появления в селении на стул возле больничной койки опустилась серьезная аккуратно причесанная женщина в круглых очках с выпуклыми линзами.
— Элена, — равнодушно произнесла я.
Никогда не любила психологов с их бесконечным стремлением залезть в душу к другому человеку и покопаться в той грязи, которую каждый без исключения старательно пытается скрыть. Но отныне что-либо скрывать я не собиралась. Пусть делают то, что хотят. Димитрий растоптал и уничтожил меня и все, чем я была и стала. Мое существование не имело смысла до следующих слов той женщины, которую позже я стала считать своей второй матерью.