Хлеб по водам
Шрифт:
— Я ведь уже говорил: очень хотел бы помочь, но… — Стрэнд пожал плечами.
— Понимаю, — тут же откликнулся Роллинз. — Вы хотите сказать, что у вас нет свободных десяти тысяч.
Стрэнд едва сдержал улыбку — у Роллинза было явно преувеличенное представление об учительской зарплате.
— Представь себе, нет.
— Я тут вот что подумал… Мистер Хейзен… — начал Роллинз и покосился на Стрэнда, словно желая проверить, какой будет его реакция на это имя. — Он вроде бы славный человек, так мне показалось, хоть я и недолго его видел. Да и Ромеро тоже говорил… Ну и, сразу видать, не бедный. Здоровенный «мерседес» с шофером…
— Роллинз… — начал Стрэнд и вдруг подумал, что если б ему пришлось как-то охарактеризовать Хейзена, то он вряд ли употребил это слово, «славный», — …если Ромеро намекал, что в этом
Роллинз озабоченно нахмурился, мелкие морщинки избороздили лоб.
— Вы хотите сказать, что говорили с мистером Хейзеном и он отказал, да?
— Можно считать и так.
— Что ж, ладно… — Роллинз поднялся. — Вижу, пользы от разговоров никакой. Попытаем счастья в другом месте. — И он начал расхаживать взад-вперед по комнате; под тяжелыми шагами жалобно заскрипели старые широкие половицы. — Ничего, если я завтра возьму выходной? Смотаюсь в одно место на денек. Во вторник все равно мало занятий. Нет, конечно, если б сейчас был футбольный сезон, то и речи не было бы. И тренер ни за что бы не отпустил, будь у меня хоть воспаление легких и температура высокая. А уроки… это совсем другое дело. — Он усмехнулся и сразу стал выглядеть лет на пять моложе. — Не думаю, что мое присутствие в классе сильно необходимо.
— Могу я спросить, для чего тебе нужен этот день?
Тут выражение лица юноши сразу изменилось. Он весь словно закрылся.
— Просто подумал, не съездить ли мне в свой родной городок, Уотербери. Маленько поболтаться, посмотреть, что к чему. Знаю там кое-каких людишек с опытом в таких делах.
— Не хотелось, чтобы ты нажил себе неприятности, — сказал Стрэнд. — У тебя они и так будут, с учетом того, что вы устроили в вашей комнате игорный притон.
— Вы такой наивный, мистер Стрэнд, будто только сегодня на свет родились, — усмехнулся Роллинз. — Да в этой школе с самого дня ее основания ребята играют в азартные игры. Ну, накажут меня, может, пошлют на неделю на кухню мыть посуду. А может, вообще замнут это дело. Так можно мне отлучиться на денек?
— Хорошо, скажу директору, что я тебе разрешил.
Роллинз протянул руку, Стрэнд пожал ее.
— Побольше бы таких людей, как вы, мистер Стрэнд, это уж точно, — сказал он. — Отроду не говорил ничего подобного учителям. Но мне нравится у вас на занятиях. И я соврал бы, сказав, что не нахожу в них лично для себя ничего важного. Причем это куда важней, чем блокирование противника и беготня по полю. Можете так и передать тренеру, моими же словами.
— Я лучше скажу это на совете попечителей. В следующий раз, когда меня вызовут на предмет выяснения соответствия должности.
— Да, так и скажите, — вставил Роллинз. — И еще можете передать, что это Роллинз так считает. А если вдруг увидите Ромеро, передайте, что у него есть друзья. А теперь не буду вас больше мучить. И без того отнял уйму времени. Не беспокойтесь, никаких азартных игр в доме больше не будет. Пока вы живете в нем.
Стрэнд проводил его до двери. Ему хотелось как-то приободрить этого паренька, сказать, как он восхищается его прямодушием и верностью, но чувствовал, что только смутит тем самым Роллинза. А потому Стрэнд промолчал и лишь плотно притворил за гостем дверь.
Утром миссис Шиллер, выглядевшая еще более удрученной, чем вчера, приготовила ему завтрак. Едва покончив с едой, Стрэнд услышал телефонный звонок.
Это был Бэбкок.
— Газеты еще не читали? — спросил он.
— Нет.
— Ну и хорошо. И не читайте.
— Настолько плохо?
— Сама история подана там в довольно невыгодном для нас свете. А редакторский комментарий и того хуже. — Бэбкок вдруг заговорил с гнусавым местным акцентом: — Праздные отпрыски богатых семей, собранные в этом анахроничном анклаве, что, пользуясь льготным налогом, только попусту занимает драгоценные земли местной общины, не желают считаться с интересами общества. Здесь поощряются порочные выходки группы избалованных детей, презирающих закон. Эти люди плюют в лицо честным налогоплательщикам, работающим гражданам, составляющим большинство населения нашего города. Это очень опасный пример для самого института школы как такового, ну и так далее и тому подобное… — Он вновь заговорил своим нормальным голосом: — А на первой полосе помещен снимок
— Нет.
— А камер на выходе из здания суда не заметили?
— Нет.
— Тогда это фотомонтаж. Чудеса современной фотографии. — Бэбкок усмехнулся. — Я позвонил в газету и сказал редактору, что Ромеро уже исключен из школы. Но это было равносильно тому, что бросить льву кость. В статье они пообещали, что будут пристально следить за ходом процесса. А за завтраком у каждого учителя и ученика оказалась на столе эта газета. Собрали о Ромеро все сведения, какие только смогли. Репортер брал интервью у Хитца. Пронюхали, что Ромеро получил стипендию. Зеленый свет преступникам разных мастей — так они откомментировали этот факт. И винят во всем богатых ньюйоркцев, чье сострадание направлено совсем не по адресу; они, мол, экспортируют свои проблемы в девственно-чистую, старомодную провинцию, тем самым развращая ее. О Хейзене не упоминали, но ваше имя фигурирует. И чтобы нанести окончательный удар по вашей репутации, вспомнили о том, что вы провели лето в Ист-Хэмптоне, в этом гнезде богатеев и развратников. Очевидно, редактор получил диплом журналиста в каком-нибудь из голливудских колледжей. И в утренних теленовостях об этом тоже упомянули. Правда, там тон был несколько мягче, но не было сказано ничего такого, что заставило бы родителей поспешить отдать своих детишек учиться в Данбери. Должен признаться, что порой прогресс в системе средств массовой информации вызывает у меня глубокое сожаление.
Стрэнд представил, как Бэбкок сидит за столом, глубоко затягиваясь и не замечая, что забыл разжечь трубку, то поднимает очки, то вновь рассеянно спускает их на кончик носа.
— Да, кстати, — спросил Бэбкок, — вы с Хейзеном говорили?
— Вчера вечером.
— Ну и что он сказал?
— Что больше не желает заниматься Ромеро.
— И никаких залоговых сумм?
— Ни пенни.
Бэбкок вздохнул:
— Бедный парень, никому он не нужен… Да, и вот еще что. Сегодня мне позвонили из отделения ФБР в Нью-Хейвене. Хотят о чем-то побеседовать с вами, именно так они выразились. Вряд ли это как-то связано с Ромеро. Что бы он там ни натворил, это дело федеральной полиции. Вы имеете какое-то представление, что им могло от вас понадобиться?
— Нет. Надеюсь, все услышу от них самих.
На противоположном конце провода повисло настороженное молчание. Затем Бэбкок сказал:
— Что ж, придется пройти через все это. И лично мой вам совет, Аллен: если найдете в себе силы, постарайтесь все же провести занятия и поприсутствовать в столовой. Потому как, если вы и дальше будете прятаться, люди могут подумать, вам есть что скрывать.
— Понимаю.
— И позвольте еще один совет: постарайтесь отвечать на вопросы как можно короче и четче. Придерживайтесь следующей линии: вы считаете большой удачей, что вам удалось подоспеть вовремя и предотвратить худшее. Дело свелось лишь к незначительному инциденту. Чем меньше вы будете распространяться о том, кто прав, кто виноват, тем лучше. Лучше для всех нас. На вашем месте я бы вообще не стал рассуждать на тему того, украл деньги Хитц или нет.
— Да, конечно. Тем более что я все равно этого не знаю. Постараюсь быть сегодня на ленче и выйти на занятия во второй половине дня.
— Вот и замечательно. — В голосе мистера Бэбкока звучало неподдельное облегчение. — Я всегда знал, что могу положиться на вас. А если вдруг вам позвонят газетчики и начнут задавать вопросы, то лучшим ответом будет: «Без комментариев».
— Я и не собирался произносить речей.
— Простите, что так надоедаю, — сказал Бэбкок. — Но у меня от всего этого просто голова идет кругом. Да, кстати, одна приятная новость все же есть: вы не увидите Хитца ни в столовой, ни на занятиях. Вчера вечером звонил его папаша и заявил, что желает, чтобы его сын вылетел первым же самолетом в Вашингтон. Сказал, что хочет показать его настоящему врачу. Он именно так и выразился — настоящему. Ну, мы и отправили его, еще перед завтраком.