Хлеб по водам
Шрифт:
— Тогда вот что я вам скажу: если б сосед по комнате, Роллинз, не защищал его так рьяно, думаю, он давно бы уже схлопотал. Он ведь не любит держать свое мнение при себе, верно?
Стрэнд невольно улыбнулся:
— Да, вот и вы заметили это.
— Когда он делает обманный финт или кто-то из ребят пропускает мяч, он… он насмехается над ними. И вот его любимая фраза, которая действует мальчикам на нервы: «Я думал, джентльмены, вы сюда в футбол пришли играть». Он отделяет себя и Роллинза от всех остальных, так и сыплет цитатами из английской литературы и прессы. Знаете, под каким заголовком печатают английские газеты отчеты о крикетных матчах? «Джентльмены — значит игроки с большой буквы». Не все ребята понимают, что это означает, но уверены: это далеко не комплимент в их адрес.
— А кроме Роллинза, чернокожие игроки в команде есть?
— В этом году нет. Школа делает все, что в ее силах, чтобы принимать и цветных, но пока без особого успеха. Боюсь, что школе с устоявшейся репутацией
35
От White Anglo-Saxon Protestant (англ.) — белый протестант англосаксонского происхождения.
Футбольный тренер оказался не единственным преподавателем, кого поведение Ромеро ставило в тупик. Тихая молодая женщина по фамилии Коллинз с кафедры английского языка, читавшая у Ромеро курс английской и американской литературы, как-то остановила Стрэнда в холле главного здания, когда они возвращались с ленча, и спросила, не может ли он уделить ей несколько минут, чтобы поговорить о мальчике. Она тоже, оказывается, знала, что Ромеро попал в школу не без помощи Стрэнда. И он не стал разубеждать ее в этом заблуждении — преподавателям незачем было знать, что тут не обошлось без влияния Хейзена. Если Хейзен захочет взять на себя часть вины за проступки Ромеро, пусть делает это сам.
— Вы ведь учили его в Нью-Йорке? — спросила она, идя рядом.
— О, если б кто-нибудь мог сказать, что хоть чему-то его научил, — заметил Стрэнд.
Она улыбнулась:
— Кажется, я начинаю понимать, что вы имеете в виду. Он тоже доставлял вам немало хлопот, да?
— Могу сказать лишь одно, — произнес Стрэнд, стараясь выглядеть как можно более беспристрастным. — Взгляды, которые он выражал, не всегда совпадали с общепринятыми, вот и все.
— И перемена школ, — подхватила мисс Коллинз, — похоже, не избавила его от этой прискорбной привычки. К примеру, сегодня он умудрился вовлечь в спор весь класс.
— О Боже!.. — вздохнул Стрэнд. — И о чем шла речь?
— Мы обсуждали роман Стивена Крейна «Красный знак доблести», — ответила мисс Коллинз. — Эта книга близка и понятна мальчикам, к тому же стиль ее отличает изумительная простота, что подготавливает к восприятию целого жанра в современной американской прозе. Я стала задавать вопросы, и Ромеро молчал, пока два или три мальчика объясняли, чем именно понравился им роман. Затем вдруг он поднял руку, встал и сказал, очень вежливо: «Прошу прощения, мэм, но все это лишь промывание мозгов». А потом выступил с целой речью. Сказал, что не важно, какими намерениями руководствовался писатель, важен результат. А результат этот сводится к довольно примитивной идее. Что тебе никогда не стать настоящим мужчиной, если ты убегаешь. Ты можешь доказать, что являешься таковым, только когда встаешь во весь рост и сражаешься снова и снова, и не важно, что при этом тебе оторвут голову. И пока людям нравятся такие книги, молодые люди будут с песнями и радостными криками отправляться на войну и погибать там. И еще сказал, что не знает, как остальные ребята в классе, но лично он всегда, всю свою жизнь убегал. И если б не делал этого, не сидел бы сейчас здесь, среди них. Убегать, сказал он, — это самое естественное поведение, когда ты напуган. А всякая муть, типа этого романа, «Красный знак доблести», лишь запудривает людям мозги. И пишут такие книги, как правило, лживые и подлые старики, чтобы заставить молодежь пойти на войну, где их всех поубивают. Ромеро сказал, что у него был дядя, которого наградили во Вьетнаме за то, что он до конца отстреливался из автомата, давая возможность остальным ребятам из своего батальона уйти. И дело кончилось тем, что теперь этот дядя прикован к инвалидному креслу, а свою медаль выбросил в мусорное ведро. — Мисс Коллинз с бледным обеспокоенным лицом и застенчивыми, какими-то робкими манерами, удрученно покачала головой, вспоминая подробности инцидента в классе. — Я просто не в состоянии справиться с этим мальчиком. — В голосе ее звучало отчаяние. — Он заставляет чувствовать всех нас какими-то необразованными глупцами. Как вы думаете, у него и правда есть дядя, получивший ранение во Вьетнаме?
— Впервые слышу о дяде, — ответил Стрэнд. — Да и вообще Ромеро любит приврать. — Если бы ему самому довелось присутствовать в классе во время этого спора, он бы напомнил Ромеро, что у мистера Гиббона,
— А вы не могли бы ему передать… — робко начала мисс Коллинз, — что, когда в следующий раз ему захочется выразить мнение, которое может… э-э… смутить других учеников, он должен предварительно подойти ко мне и обговорить это?..
— Попытаюсь, — ответил Стрэнд. — Но ничего не гарантирую. Осмотрительность — это не по его части, примерно так выражается сам Ромеро. — И тут вдруг он понял, в чем заключалась еще одна особенность характера мальчика. Ромеро находился в вечных поисках аудитории, пусть даже она состояла бы из одного человека, причем желательно ему не симпатизирующего. Это помогало выплескивать накопившиеся отрицательные эмоции, а также порождало чувство превосходства над людьми, старшими по возрасту и в общепринятом смысле более могущественными, чем он сам. И идеальную карьеру для него Стрэнд представлял следующим образом: Ромеро, несомненно, должен стать оратором, вещать с трибуны, охраняемый полицией, а вокруг… вокруг бесновалась бы толпа, готовая растерзать его за оскорбления и смятение, которое он вселил в их души. Малоутешительное видение.
— И знаете, почему еще с ним так трудно сладить, — продолжала мисс Коллинз все тем же тихим, извиняющимся голосом. — Он всегда говорит очень вежливо — «мэм», «мистер», «могу ли я задать вопрос». И еще он, несомненно, самый подготовленный из учеников. У него просто фотографическая память, и он способен цитировать наизусть целые отрывки из книг в поддержку своей аргументации. Когда я дала мальчикам список по внеклассному чтению в этом семестре, он с презрением отшвырнул его в сторону и сказал, что прочел почти все, что там значится. А на то, что не успел прочесть, просто не стоит тратить времени. И еще долго возмущался тем, что в список не включены «Улисс» Джеймса Джойса и «Любовник леди Чаттерлей». Вообразите, в семнадцать-то лет!..
— Как говорит пословица, — заметил Стрэнд, — умен не по годам. Точнее, не по возрасту порочен.
— Он сказал, что эти две книги сформировали основу современной литературы. И что игнорировать их — значит оскорблять интеллектуальные способности учащихся и отрицать значение секса в жизни современного общества. Где только он набрался этих идей?
— В публичных библиотеках, где же еще…
— Жаль, что у нас нет курса для более продвинутых учащихся, — сказала мисс Коллинз. — Я бы с удовольствием рекомендовала его. Возможно, он даже своего рода гений. Но мне никогда прежде не доводилось сталкиваться с гениями. И если честно, предпочитаю обходиться без них.
— Не принимайте близко к сердцу, — попытался успокоить ее Стрэнд. — С его темпераментом он наверняка вляпается в какой-нибудь скандал, и его исключат.
— Жду не дождусь, — ответила мисс Коллинз, и впервые за все время разговора в голосе ее прорезались решительные нотки. Она печально поплелась на следующий урок, а Стрэнд с облегчением мысленно отметил, что по крайней мере в этом семестре Ромеро заниматься у него не будет.
В обязанности Стрэнда входила проверка комнат мальчиков два раза в неделю. Он предпочитал делать это в их отсутствие. Комнаты разительно отличались. Одни содержались в безупречном порядке — можно было подумать, что тут проживает какая-нибудь старая дева. В других же, напротив, царил сущий бедлам. Комната на верхнем этаже, где обитали Ромеро с Роллинзом, была достаточно чисто прибрана, но различия между двумя ее половинами настолько бросались в глаза, что, казалось, между уголком Роллинза и уголком Ромеро возвышается некая невидимая стена. Постель Роллинза была застлана ярким покрывалом с индейским рисунком. В изголовье лежала темно-бордовая подушка с вышитой посередине желтыми нитками крупной буквой «W» — знак почета, которого он удостоился за игры в прежней школьной команде. [36] На столе в толстой серебряной рамочке красовалась цветная фотография пожилой чернокожей пары, угрюмо уставившейся в объектив. Стояли они у крыльца белого деревянного дома, в верхнем углу виднелась надпись: «От мамы и папы, с любовью». Рядом стояла фотография хорошенькой и улыбающейся чернокожей девушки в купальнике. Наискось шла надпись, сделанная аккуратным девичьим почерком: «На добрую память, Клара». На стене висел снимок четырех огромных ухмыляющихся парней, самым мелким из них был Роллинз. На всех красовались спортивные футболки с какими-то буквами, все четверо, несомненно, были братьями. Роллинз держал в руках футбольный мяч, парень рядом — бейсбольную биту, двое других братьев — мячи для игры в баскетбол. Тем самым как бы подчеркивалось, что достижениями они блистали не в одном виде спорта. То были явно добродушные, но внушительного вида парни, и сразу становилось ясно, что даже самый задиристый сосед никогда не станет вступать с ними в спор.
36
От слова «winner» (англ.) — «победитель».