Хлеб великанов
Шрифт:
Только он не собирается принимать его предложение. Никакие в мире деньги не оторвут его от музыки.
А Эбботс-Пьюисентс все равно получит, пока не знает как, но получит.
Майская неделя!
Вернон и Энид в Кембридже. Вернон выступает также в качестве сопровождающего ее сестры Этель. Так что Бенты окружают его чуть ли не со всех сторон.
Джо сразу же взорвалась:
— Какого черта ты пригласил Энид?
— О, мама так приставала; да ладно, какое это имеет значение.
Для Вернона имело
— Неужели у Вернона это настоящее — насчет музыки? Получится ли у него что-нибудь? Или это безумие скоро пройдет?
Но Себастьян был неожиданно серьезен.
— Знаешь, это необычайно интересно, — сказал он. — Насколько я понимаю, то, что собирается сделать Вернон, будет революцией. Сейчас он, так сказать, овладевает основами и овладевает с необычайной быстротой. Это признает старик Кодингтон, холя и фыркает насчет идей Вернона, а также и насчет их осуществимости. Заинтересовался старик Джеффри, математик Он говорит, что верноновские музыкальные идеи — это четвертое измерение.
Я не знаю, пробьется Вернон или его сочтут безобидным сумасшедшим. Грань очень тонка. Джеффри в восторге, но не обольщается. Он вполне справедливо указывает, что открыть нечто новое и протолкнуть его в мир — задача неблагодарная, и не исключено, что открытия Вернона будут признаны через двести лет. Старый чудак. Сидит и строит воображаемые кривые в пространстве.
Но я его понимаю. Вернон не создает новое, он открывает уже существующее. Как ученый. Джеффри говорит, что ему понятна нелюбовь Вернона к музыке в детстве: для его уха незавершенная музыка — то же, что недорисованная картина. Получается искаженная перспектива. Для Вернона она звучит также, как для нас — примитивная музыка дикарей. Нестерпимый диссонанс.
Джеффри полон странных идей. Заговори с ним про кубы, квадраты, другие геометрические фигуры и скорость света — и он прямо с ума сходит. Он переписывается с одним немецким парнем по имени Эйнштейн. Самое поразительное: он ни чуточки не музыкален, но видит — или говорит, что видит, — все, чего добивается Вернон.
Джо погрузилась в глубокое раздумье.
— Ну что ж, — сказала она наконец, — я не поняла ни слова, но, похоже, Вернон может добиться успеха во всем этом.
Себастьян был сдержан.
— Я этого не говорил. Возможно, Вернон — гений, тогда совсем другое дело. Гениев обычно не признают. А может быть, он слегка помешался. Когда он говорит о музыке, то временами кажется сумасшедшим. Но у меня такое чувство, что он прав, что, как ни странно, он знает, что говорит.
— Ты слышал о предложении дяди Сидни?
— Да. Вернон легкомысленно отвергает его, а это хорошее дело.
— Ты хочешь, чтобы он его принял? — ощетинилась Джо.
Себастьян остался раздражающе спокойным.
— Не знаю. Надо подумать. У Вернона могут быть замечательные теории музыки, но еще не факт, что ему удастся осуществить их на практике.
— Ты выводишь меня из себя. — Джо отвернулась.
В
Вернон тоже отдалился от нее. Музыка была единственным, о чем он хотел говорить, причем о тех ее сторонах, которые Джо были совершенно незнакомы. Его занимали инструменты — пределы их возможностей, сила звука, — однако скрипка, на которой Джо умела играть, интересовала его меньше всего. Джо была не подготовлена к разговору о кларнетах, гобоях, фаготах. А для Вернона, казалось, нет в жизни ничего важнее, чем сдружиться с музыкантами, играющими на этих инструментах, чтобы хоть сколько-нибудь дополнить теоретические знания практикой.
— У тебя нет знакомого фаготиста?
Джо ответила, что нет.
Вернон сказал, что она бы тоже могла быть ему полезной и подыскать себе приятелей-музыкантов.
— Даже английский рожок подойдет, — снисходительно сказал он.
Он провел пальцем по ободку полоскательной чашки. Джо передернулась и заткнула уши. Звук усилился. Вернон мечтательно улыбался, с наслаждением прислушиваясь.
Себастьян отобрал у него чашку, и Вернон стал слоняться по комнате и на пробу позванивать в разные бокалы. Одобрительно сказал:
— В этой комнате полно стекла.
— Тебя бы на корабль — склянки отбивать, — сказала Джо.
— Может, удовлетворишься колокольчиками и треугольником? Добавь еще небольшой гонг, — сказал Себастьян.
— Нет, — сказал Вернон. — Мне нужно стекло. Соединим венецианское и ватерфордское… Я рад, что у тебя такие прекрасные вещи, Себастьян, но нет ли у тебя простых стаканов, чтобы их можно было разбить? Вдребезги. Замечательная штука — Стекло!
— Симфония бокалов, — фыркнула Джо.
— Почему бы и нет? Человек дернул туго натянутую жилу и услышал жалобный звук; другой подул в тростинку, и ему это понравилось. Интересно, когда впервые придумали делать вещи из меди и металла? В каких-нибудь книгах это есть.
— Колумб и яйцо [15] . Ты и Севастьяновы бокалы. Почему не грифель и не грифельная доска?
— Ну, если найдешь…
— До чего забавно! — хихикнула Энид.
На этом разговор прекратился — по крайней мере, на время.
15
Устойчивое выражение, означающее легкость решения какой-либо задачи. Намек на легенду о Колумбе, который сумел на спор поставить на стол яйцо, тайком надбив его.