Хмара
Шрифт:
С Поповым у Семена сразу установились доброжелательные отношения. Неразговорчивый по натуре, Семен являлся идеальным слушателем. А розовощекого Мишу, который смотрел на мир еще юношески удивленными глазами, старшие товарищи всерьез не принимали.
На другой день после расстрела 73-х Попов пришел на работу мрачнее тучи. Против обыкновения за весь день не рассказал ни единой истории. Но под конец не выдержал. Кинул молоток и зашипел на Семена:
— Все молчишь? И чего ж ты молчишь? Тут людей невинных губят, а ты в молчанку играешь?..
Семен
— А что надо делать? Выбежать на середину улицы и кричать: «Ратуйте, добрые люди!» Так, что ли?
— Ты не шуткуй! — Попов весь дергался и корежился, как березовая кора, пожираемая огнем. — Нашел над чем шутковать!.. Тут всех таким макаром на мыло переведут. Надо что-то делать, покуда до нас очередь не дошла. В шестнадцатом году в Гомеле казаки охальничали, так мы…
— Катись ты!.. — мрачно выругался Семен. — Старухе своей рассказывай доисторические случаи, а мне они ни к чему.
Попов примолк.
— Як тебе как к человеку, а ты собакой рыкаешь, — пробормотал он и, кинув на Семена испытующе-опасливый взгляд, крякнул и отошел.
С этого дня в мастерской сложились новые отношения. Попов словно перестал замечать Семена. Придет утром, буркнет в дверях безликое «Здрассте!» и молчком за молоток. Реже стал отдыхать на чурбане, но дело от этого не пошло быстрее. Как замечал Семен, старый металлист стучал молотком больше для вида, чем по необходимости. Теперь со всякой просьбой Попов обращался только к Мише. Помочь ли надо было поднять что-либо тяжелое, искал ли запропастившийся инструмент, все кликал не Семена, хотя тот был рядом, а Мишу.
В одно из воскресений Миша с приятелем ходил рыбалить на озеро. Пробираясь плавнями, ребята нашли гранату со вставленным запалом. Ну и, конечно же, не удержались — бросили гранату в озеро. Захлебываясь, Миша рассказывал, сколько они наглушили рыбы.
— И не побоялся без пропуска в плавни? — спросил Семен.
— А кого пужаться? Это полицаев-то? — задорно тряхнул чубом подросток. — Они сами пужаются туда ходить. А как пойдут, то не меньше человек десяти. Винтовки наизготовку и идут.
— Вот поймают тебя как-нибудь, — хмуровато пообещал Семен.
— Не-е! — беспечно ответил Миша. — Когда полицаи идут, за версту слышно. Они матерщиной друг друга подбадривают…
Выйдя покурить, Семей присел на корточки в узкой полоске тени у стены мастерской. Как раз над головой у него щерилось гнилыми досками заколоченное окно, и он отчетливо услышал хрипловатый, приглушенный голос Попова:
— Ты с ним поосторожней, малец! Он все молчит, присматривается да прислушивается. А потом пойдет и полицаям доложит.
Семен криво усмехнулся, донельзя удивленный таким нелепым подозрением. Встал, хотел было пойти и потолковать со старым чудаком, но потом раздумал и опустился на прежнее место. В конце концов, ему на пользу: Попов обязательно раструбит о своих подозрениях, и это будет Семену охранной грамотой.
И
До конца работы Семен обдумывал, как он будет рассказывать Лиде о смешных подозрениях Попова. Он представлял, как заразительно и звонко она расхохочется, и заранее, в предвкушении ее смеха, улыбался сам.
С той необычной встречи на воскресном базаре Семен все чаще вспоминал о Лиде. Правда, и раньше не забывал ее. Сделанное Лидой для него, Семена, было так велико, что это никогда не могло быть забыто. Благодарность-чувство обыденное по сравнению с тем, которое Семен испытывал к своей спасительнице. Бывший детдомовец, сирота, он мысленно называл ее сестренкой. В его устах это было самым дорогим словом. Видел он, как горячо любила Лида сынишку, крошечного Николеньку, и предполагал, что так же любит мужа. И намеренно старался не замечать ее чисто женских достоинств, боялся обидеть свою «сестренку» нескромным взглядом.
Он говорил себе: «Мы с Лидой друзья. Поэтому и тянет к ней». А то, что за последнее время тяга стала особенно сильной, он объяснял себе просто: дружба со временем становится крепче и душевней.
Вечером с приятным волнением Семен подходил к неприметной хатенке Беловых. Дома оказался один Алексеич. Он у стола затачивал напильником жала рыболовных крючков.
— А-а, Сеня! — пробасил он. — Проходь, проходь. Ну, что новенького?
— Нет ничего. Проведать вас пришел.
— А у меня новость, да еще какая! Надысь на лимане одного никопольского рыбака повидал, так он пересказывал: у них на станции взрыв произошел — состав с бензином подпольщики подорвали.
— Какие подпольщики?
— Никопольские, стало быть. Листовки тоже распространяют.
Достав из кармана кисет, Семен стал задумчиво сворачивать цигарку. Потянулся с клочком бумажки и Алексеич.
— Кто ж они такие? — спросил Семен.
— Кто? — ухмыльнулся Алексеич. — Если б каждый их в лицо знал, вроде как раньше работников райкома, так немцы тех подпольщиков враз повыловили бы…
Семен понимающе кивал головой и прислушивался к женским голосам на улице. Нет, Лиды там не было. Ее бьющий тугой струйкой голосок Семен узнал бы сразу. Он оглянулся на кроватку Николеньки — она была пуста: Лида ушла вместе с сыном. Было неудобно спрашивать, куда ушла и скоро ли вернется.
Но Алексеич словно угадал мысли Семена и сказал:
— Лидка с младенцем у Стрельцовых. И старуха моя куда-то смоталась. Не сидится бабам дома, удержу нет. Кашей не корми, а языки дай почесать. А мне тут ремень подтягивай, ужина дожидаючись… Стрекотухи, елки точеные!
Он распахнул низенькое оконце и крикнул:
— Юрка!
— Чо, дядя Лексеич? — отозвался мальчишеский голосок с противоположной стороны улицы.
— Мотни к Стрельцовым, покличь нашу Лидку, трясца ее матери. Скажи, гость пришел.