Хмара

Фетисов Сергей Григорьевич

О многом еще говорили они, проникаясь доверчивой радостью нового взаимного узнавания. Под конец Лида взяла с Семена слово, что он обязательно помирится с Поповым. А он убедил ее в ближайшие дни прийти к нему в гости — посмотреть, как он устроился на квартире.

Прощались далеко за полночь. Лида продрогла и стояла, зябко обхватив себя руками. Лицо у нее было обращено к светлеющему восток;, Взгляд выжидающе скользил по розовым облакам, темным деревьям и лицу Семена. Но он не понял или не посмел понять, чего она ждала.

Тогда Лида, в которой проснулась всегдашняя

бесцеремонная Лида, обозвала его увальнем и, повернув за плечи в том направлении, куда он должен был идти, слегка поддала коленкой.

— До свиданья, муженек! — крикнула она, убегая со смехом.

Улыбка невольно растягивала Семену губы, когда он вышагивал по улицам томящегося в предрассветной дреме села. Усталости он не чувствовал. Был свеж и бодр, и ему вовсе не хотелось спать. Впервые после выздоровления он ощущал себя таким бодрым и жизнедеятельным. Словно Лида перелила ему избыток своей энергии.

Никифор полагал, что должен, как только подживет нога, отправиться на розыски товарищей-десантников. Ну а если не найдет их — всякое ведь могло случиться, война есть война, — то присоединится к любому партизанскому отряду.

Листовки заставили его взглянуть на дело иначе. Листовки призывали к повсеместной организации партизанских групп. Так почему бы такой группе не быть в Знаменке?.. Счастливая встреча с Дарьей Даниловной и Зоей Приданцевой, согласие Пети Орлова и Нюси Лущик распространять советские листовки, видимо, были не просто случайностью. В Большой Знаменке, как и везде, немало патриотически настроенных людей. Значит, подпольная группа, а затем партизанский отряд могут быть созданы и здесь. И начало уже положено: вместе с Дарьей Даниловной их пять человек!

Так думал Никифор, лежа у шалаша на баштане. Былую сонливость с него как ветром сдуло. «Кончились госпитальные настроения, маршируем дальше!» — твердил он самому себе, и на душе было радостно и тревожно.

Во второй половине дня явился нежданный гость — Петя Орлов. На нем была старенькая вылинявшая гимнастерка, как и на Нпкифоре. Многие мужчины, побывавшие в армии, донашивали военную форму, и это не вызывало подозрений.

— Пришел проведать. От нечего делать, — улыбнулся Орлов, тряхнув смолистым чубом.

Прежде чем опуститься рядом с Никифором, огляделся, мельком заглянул в шалаш. Поинтересовался:

— Бока не болят от такой работы?

— Терплю, — засмеялся Никифор. — А тебя не приглашали на уборку?

— Как же! Грозили даже. Но я справку достал о болезни. В больнице у меня дружок делопроизводителем-помог. Если хочешь, тебе тоже смастерит…

— Пока не надо. Спасибо.

Было ясно, что Орлов пришел не просто так. Видимо, беспокоило его вчерашнее дело с листовками. Но заводить об этом речь не торопился.

Никифор спросил сам:

— Ну, как вчера? Благополучно?

— Ни одна живая душа не видела. А у вас?

Выслушав ответ, он принялся рассказывать, какой переполох наделали листовки. Полицаи бегают, как ошпаренные. Они и не сомневаются, что листовки сброшены самолетом. Пока обнаружили около тридцати

розовых листочков. Остальные исчезли.

— Да ну? — обрадовался Никифор. — Значит, утаили хозяева…

— И знаешь, что еще! — хохотнул Орлов. — Бабы распространяют новость: в листовках, мол, пишут, что Красная Армия перешла в наступление и скоро будет здесь. Откуда они взяли это, черт его ведает! В листовках ведь ничего подобного нет, ты же сам читал!..

Никифор улыбался, морща в раздумье лоб.

— А пожалуй, — проговорил он, — тут вот в чем дело. Народ ждет, что Красная Армия будет наступать, люди в этом уверены. Понимаешь? — Он говорил медленно, будто ощупью находя нужные слова. — И достаточно малейшего повода, чтобы распространился такой слух… Желаемое принимают за действительное. Я сам вчера, когда читал листовку, испытывал нечто подобное…

— Серьезно? — дивился Орлов.

— Появилась, понимаешь, уверенность: скоро придут наши, немного осталось ждать… Только вот какими глазами мы тогда будем смотреть!.. «Мы кровь проливали, — скажут нам, — а вы, сволочи, в немецком тылу отсиживались?»

— М-да!..

— Ты что? Не веришь?

— Чему? Что по головке не погладят? Охотно верю. Что-что, а это у нас умеют. Обязательно спросят. И еще раз спросят. И много-много раз будут спрашивать, почему мы остались живыми. Если, разумеется, немцы оставят нас живыми… Послушай-ка, — встрепенулся Орлов, — эта самая художница не выдаст нас с листовками?

«Вон что тебя сюда пригнало!» — почти весело подумал Никифор. А вслух сказал:

— За Зою ручаюсь. А вот Нюся Лущик?..

— А Лущик я хорошо знаю. Тоже готов поручиться.

Никифор искоса и с пристальным вниманием рассматривал Орлова. Высокий чистый лоб. Мальчишески пышный чуб, по-казачьи зачесанный на левую сторону. Умный, однако нерешительный взгляд темных глаз. Он производил впечатление честного и прямого парня. Растерялся, когда попал в плен, ну да за кем такого греха нет…

— Слушай, что бы ты ответил, если б тебе предложили вступить в партизанскую группу? — как бы мимоходом спросил его Никифор.

— Вот что, Махин, — сказал Орлов, щуря глаза. — Если этот разговор ты завел с провокационной целью, то ничего не выйдет. Я знаю, ты в хороших отношениях с Эсауловым, поэтому тебя не тронули при недавних арестах… Ни о какой партизанской группе в нашей местности я слыхом не слыхал… Я тебя слишком мало знаю!.. Но ты вчера сам был инициатором распространения листовок. Нас было четверо. В случае чего тебе ведь сухим из воды не выйти!

— Понятно! — сказал Никифор, рывком приподнялся и сел. — Трусишь?

Орлов вспыхнул:

— Я тебя мало знаю, чтобы говорить на такие темы.

— Чудак-человек, — рассмеялся Никифор. — Мы с тобой сейчас, как те африканские страусы: головы по-засовывали в песок, а хвосты за версту видать…

Деловито и коротко рассказал он, каким образом появился в Большой Знаменке радист Никифор Тараскин, ставший в силу обстоятельств племянником Дарьи Даниловны — Митей Махиным. Рассказал он о своих прежних намерениях и новых планах.