Хмара
Шрифт:
Зоя и Нюся окликнули её негромко.
Наташа не выказала удивления, молча повела их в хату. Те, не зная, что и подумать, шли за ней и озирались настороженно.
В кухне горел светильник. У стола сидела мать Наташи и штопала женскую сорочку. При появлении гостей она разогнулась, отложила штопку.
Зоя и Нюся недоуменно переглянулись.
— К вам, случаем, полицаи не приходили? — спросила Зоя.
— Як же! Булы, — вместо Наташи ответила мать.
— Давно ушли?
— Кто? — не поняла
— Да полицаи же!
— Так воны булы ще до обида.
— Ну и что?
— Забирают меня, вот что, — грустно сказала Наташа. — Мать в дорогу уж готовит…
Наташа подала бумагу, какой-то бухгалтерский бланк, поперек которого было выведено крупно: ПОВЕСТКА. И дальше писарским затейливым почерком:
Сим предлагается Вам 5 сентября с. г. явиться в Знаменскую сельуправу на предмет отправки в Германию по добровольному набору. Медицинское освидетельствование 3–4 сент. в райбольнице. Иметь при себе две смены белья, чашку, ложку и запас продуктов на пять дней. Староста Знаменской сельуправы — РАЕВСКИЙ И. Я.
Двойственное чувство испытывали Зоя и Нюся: с одной стороны, хорошо, что полицаи и не думали арестовывать Наташу, с другой — отправка в Германию мало чем лучше. От первой партии угнанных приходили измаранные цензурой письма. Уж только по одному этому чувствовалось, что несладко живется на Неметчине. И если почерк у писавшего был непонятный, то проскакивали иногда не замеченные или не разобранные цензором фразы, сообщавшие о тяжелом труде и полуголодной жизни.
— Проститься пришли? — спросила Наташа бесцветным голосом. — Думали, меня завтра угоняют? Нет, еще через три дня.
— Мы по другому делу, — сказала Нюся, указывая глазами на мать. — А вы, Анна Ивановна, что ж так торопитесь со сборами?
— Мама расстроилась, — силясь улыбнуться, сказала Наташа. — Плакала тут… Ну и мне ложиться не хотелось.
Анна Ивановна словно ждала какого-то сигнала, и этим сигналом послужили последние слова дочери: слезы ручьем потекли у нее из глаз. Наташа подошла к ней, прижалась щекой к щеке, зашептала ласково, успокаивающе:
— Не надо, мама моя. Ну перестань! Может, забракуют меня на медицинской комиссии… Утри слезки, мамочка! Ну, вот и все. А то, что толку плакать!..
Девушка уговаривала мать, как взрослая женщина уговаривает ребенка, — будто дочь и мать поменялись местами.
В саду, куда Наташа увела своих подруг, девушки уселись под яблонькой, и Нюся шепотом рассказала, что случилось. Расспрашивая о подробностях, Наташа оживилась. Общая беда отвлекла ее от собственных жертвенных мыслей, и она снова превратилась в энергичную, активную Наташу. Строила догадки, высказывала предположения, у кого можно спрятаться на ближайшие дни. Посоветовала девчатам никуда больше не ходить,
— Прямо здесь, в саду. В случае чего, полицаи и не вздумают искать здесь. Я притащу матрац, одеяло, папину шубу — лады? А утром пошлю Гришутку к вашим, чтоб не беспокоились. Заодно и к Орлову сбегает, узнает, где Махин. Договорились? Ну, посидите здесь, я мигом…
И помчалась к хате, сбивая юбкой с картофельной ботвы холодные капли росы.
Легли поперек матраца, ноги закутали шубой, как полостью, а сверху прикрылись старым ватным одеялом. Тащить в сад чистые подушки Наташа не решилась — в головах постелили сено.
— Мягко, тепло и мухи не кусают, — резюмировала Нюся.
Предутренний ветерок шелестел в листве яблони, уже облегченной от бремени плодов, готовящейся на будущую весну вновь принять сладостный груз на свои ветви. Но до весны было еще далеко. Впереди лежала длинная зима с морозами и метелями. И яблонька роняла на заосеневшую землю побитые ржавчиной ненужные теперь листья.
Несколько листочков с легким шорохом опустились на одеяло.
— Наташа, ты не спишь? — шепотом спросила Зоя.
— Нет. А что?
— Если тебе уйти на время из Знаменки, а?
— Я и в самой Знаменке спряталась бы так, что с собаками не кашли бы, — вздохнула Наташа. — За маму и Гришу боюсь. Они грозятся маму вместо меня забрать, если не явлюсь…
— А про медицинскую комиссию ты говорила?..
— То я мать успокаивала. А сама знаю: здорова… Не надо об этом, — взмолилась вдруг Наташа. — У меня и так голова кругом идет. Утро вечера мудренее.
— Спите, девчата. Ночь кончается, а они разговоры разговаривают, — сонным голосом запротестовала Лущик.
Минут десять под яблоней, кроме шороха листьев, ничего не было слышно. Потом раздались равномерные посапывающие звуки — их издавала своим крючковатым носом Нюся Лущик.
— Зоя? А Зоя? — не выдержала Наташа. — Не спишь еще?
— Нет.
— Посмотри, у нас прямо над головой голубая звезда. Ты не знаешь, как она называется?
— Н-нет, — с удивлением протянула Зоя. — Слушай, тебе и в самом деле поспать не мешало бы. Я в эту ночь все-таки вздремнула маленько, а ты совсем не ложилась.
Наташа оставила замечание без внимания. Ей хотелось поговорить.
— В школе нам преподавали астрономию, но учитель был плохой. Я знаю лишь Большую Медведицу и Полярную звезду. И еще созвездие Ориона. И все. Сейчас облака на небе, а то показала бы. А эта вот светится… Голубая. Красивая.
Голубую звезду заслонили облака, зато в другом месте, в облачной полынье, выглянули сразу три звездочки. Они были неяркие, потому что край неба на востоке будто подсвечивал кто-то оранжевым прожектером и от этого звезды потускнели.