Хочешь выжить – стреляй первым
Шрифт:
«Похоже, он здесь босс».
Оказавшись в перекрестье взглядов, я замялся, не зная, что обычно говорят в подобных случаях, а потом решил: чем проще – тем лучше.
– Привет, парни! Кофе угостите?!
Взгляд старшего ковбоя, перед тем как ответить, скользнул по моему винчестеру. Я понял его как намек, сразу убрав винтовку в чехол.
– Слезай с коня, незнакомец. Для хорошего человека ни тепла огня, ни кофе не жалко.
Но стоило мне только слезть с лошади, как из темноты, в круг света, выехали два молодых ковбоя на лошадях. У одного через луку было перекинут винчестер, у второго в руках был дробовик. Задержавшись с минуту, чтобы рассмотреть
«Никто даже не спросил моего имени. Так принято или я сделал что-то не то?»
Пока я недоумевал, разговоры у костра шли своим чередом.
– Знавал я когда-то одного ковбоя, – начал молодой вихрастый парень, сворачивая самокрутку и хитро поглядывая вокруг. – Исключительно исполнительный был человек. Дай ему только задание сделать то-то и то-то, он и рад стараться. Как-то однажды посылает его босс пригнать на ранчо всю живность, что бродит к югу от горного хребта. До вечера ковбоя никто не видал, а как стало темнеть, глядь – идет и ведет с собой сто двадцать семь голов крупного рогатого скота, тридцать овец, три снежные козы, семь индюков, рыжую рысь и двух медведей… И это еще не все – он заклеймил их всех до единого!
Взрыв хохота был такой силы, что казалось, он достиг самих звезд. Только смех стал стихать, как прорезался голос очередного юмориста.
– А чего?! Все верно! Только насчет овец соврал, – с невинным видом произнес сидящий рядом крепыш с красным платком на шее, сбитым набок. – Коровы и овцы в одном стаде не ходят.
Новый взрыв хохота взорвал тишину. Отхлебнув черной и горькой жидкости, которая только запахом напоминала кофе, я стал прислушиваться к разговору босса с пожилым ковбоем. Там шел степенный разговор о ценах на говядину, торговце Джексоне и даст ли он цену, как в прошлом году. Мексиканцы просто сидели, молча, глядя в огонь. От нечего делать снова прислушался к разговорам молодежи, тем более что те уже перестали травить анекдоты.
– Тим, ты Сэма Сандерса, помнишь?
– Помню. У парня есть только две радости в жизни. Виски и драка. А что с ним приключилось?
– Повесили его.
– Да ну! За что?!
– Через его же дурость! Помните, шайку конокрадов словили, Норта Твидла. Их еще в Форт-Брауне судили. Народ съехался со всех сторон поглядеть, как их вешать будут. Ну и Сандерс, конечно, приехал. И сразу в салун. Кинул в себя несколько стаканчиков виски, после чего решил выяснить отношения с человеком, стоящим рядом с ним у стойки. Начали они махать кулаками, пока Сэм за нож не схватился. Не успел он и глазом моргнуть, как на него народ, сидевший в баре, насел. Скрутили и за решетку кинули.
– А вешать-то за что? Он же…
– Да молчи ты! Дай дослушать! – зашикали на парня, перебившего рассказчика.
– Через час после драки состоялся суд. Собирались вешать четырех конокрадов, а повесили пятерых. Вместе с Сэмми Сандерсом.
– Как так?
Ковбой затянулся последний раз, кинул окурок папироски в костер, выдержал паузу, как и положено умелому рассказчику, и только потом продолжил:
– Забыл вам сказать, что судья, который председательствовал, имел здоровенный синяк под левым глазом. И был это не кто иной, как Рони Пайпер.
– Так это он с судьей подрался?! Вот придурок!
– Тогда все поня-ятно-о! – протянул один из ковбоев. – Одна кличка этого судьи сама за себя говорит. «Вешатель».
– Парни, это не тот ли судья, который вешает всех подряд, без разбора?
– Этот. Ни одного приговора не отменил.
– Говорят, он уже сотню человек повесил.
После этих слов наступила тишина. Наступившим молчанием воспользовался старший ковбой:
– Хватит языки чесать, парни! Ложитесь спать!
Ворчание ковбоев было чисто символическим жестом недовольства, потому что, не успели они завернуться в свои одеяла, как мгновенно заснули. Вслед за ними улеглись мексиканцы. Некоторое время я еще смотрел на огонь, а потом и сам последовал их примеру.
Когда я проснулся, вокруг никого не было, зато в отдалении были слышны звуки движущегося стада – глухой рев быков, недовольное мычание коров, звонкое ржание лошадей. Поднял голову. Костер догорал, а синий дым, клубясь, вздымался к начавшему светлеть небу. Пожилой ковбой, беседовавший вчера у костра с боссом, сейчас запрягал в фургон лошадей. Даже не повернув головы в мою сторону, он закричал:
– Завтракать будешь?! Еда на тарелке! Кофейник на углях!
Встал я с трудом. Рана в груди и натруженные мышцы давали о себе знать. Ополоснувшись, сел на свернутое одеяло возле затухающего костра. Закончив грузиться, ковбой подошел ко мне.
– Наливай себе кофе. Ешь. Я тоже с тобой кружечку выпью, – присев рядом, он взялся за кофейник. – Меня зовут Билл Лоутон. «Метатель еды».
Увидев недоумение в моих глазах, пояснил:
– Это такое прозвище. Я повар.
Кивнул ему головой, что понял, а затем впился зубами в жареное, чуть тепловатое, мясо, с такой жадностью, словно голодал, как минимум, неделю. Тарелка опустела в три минуты. Несколько секунд соображал, обо что вытереть жирные пальцы, наконец сорвал несколько пучков травы и вытер руки. Взял кружку с налитым кофе. Повар, наблюдавший за мной, нейтрально заметил:
– Ковбой бы вытер руки о сапоги.
Попытка вывести на разговор. Дескать, если не ковбой, то кто ты? Поговорить хочешь? Пожалуйста. Мне как раз надо узнать про дорогу, так почему не у него?
– Меня зовут Джек Форд. Спасибо за еду. Было очень вкусно.
Ковбой только кивнул головой, соглашаясь с моей оценкой его стряпни. Я подумал, что раз мы познакомились, приличия соблюдены, то можно приступить к расспросам, но Лоутона, похоже, интересовал только сам процесс поглощения утреннего кофе. Пришлось самому продолжить разговор:
– Слушай, Билл. Я тут, похоже, немного заплутал.
Повар повел себя так, словно я говорил не с ним, а сам с собой. Поставив кружку на камень, достал кисет и трубку, затем последовал неторопливый процесс набивки трубки.
– Мне бы хотелось как можно быстрее достичь железной дороги, чтобы добраться… до Нью-Йорка.
Лоутон сделал первую затяжку, затянулся.
– Бежишь?
Я поперхнулся кофе и закашлялся. Вопрос ударил не в бровь, а прямо в глаз.
– Бегу… гм, от себя.