Хочу бабу на роликах!
Шрифт:
Я даже задохнулась. Он явно хотел меня обидеть, причинить боль…
Все мелодии в душе умолкли. Там было тихо и тоскливо.
– Алекс, у меня к тебе одна просьба. Если не трудно, сними на эту ночь номер в гостинице. Я не хочу больше быть с тобой…
– Саша, прости, прости меня, я… Мне так больно, что я хотел и тебе причинить боль. Поверь, я действительно тебя люблю.
– Я не хочу никакой любви, Алекс, я устала. Мне казалось, ты особенный, все понимаешь, а ты понимаешь, пока тебе это надо.
– Просто ты меня
Он побежал наверх и через пять минут спустился с сумкой в руках.
– Извини, если невольно обидел тебя, но это от любви. Когда-то мне цыганка нагадала – твоя поздняя любовь будет безответной. Видно, от судьбы не убежишь. Прощай.
Он открыл дверь и оглянулся, не рванусь ли я за ним. Я сидела неподвижно.
Он хлопнул дверью, и вскоре я услышала, как взревела машина.
И вся любовь.
Восьмого вечером вернулись Эмма с Дуней и Верой Ивановной.
– Ой, Саша, зря ты с нами не поехала! – закричала Дуня, кидаясь мне на шею. – Париж – это кайф. Тут такая деревня! А там… где мы только не были – ив Версале, и в Тюильри, и в соборе Парижской Богоматери, и в театре, и…
– Дуня, умоляю, не трещи, – поморщилась Эмма. – Расскажешь все Саше, когда я уеду. Меня от этих достопримечательностей с души воротит.
– А еще в Лувре, в музее импрессионистов, в Сакре-Кер, на Эйфелевой башне, – захлебывалась девочка.
– Чуешь, Сашка, каково мне там пришлось? Ноги отваливаются до сих пор, а Вера Ивановна ничего, как огурчик! А насколько старше меня.
Эмма плюхнулась на диван в гостиной и сбросила с ног туфли. Дуняша побежала к себе – распаковывать вещи.
– Все! До отъезда в Москву из дома носу не высуну! Саш, к тебе тут никто не приезжал? – как-то осторожно осведомилась Эмма.
– Приезжал. Зачем ты ему адрес дала?
– Пожалела А не надо было?
– Как тебе сказать.
– Понимаешь, он так на меня насел, ну я и подумала – вдруг это то, что надо. Мужик интересный, глаз бешеный, деньги есть, умираю, говорит, от любви, ну я и рассиропилась… А что? Не сгодился?
– Нет, не сгодился!
– И ты такому мужику не дала?
– Почему, дала.
– Ну и как?
– С этой точки зрения у меня к нему претензий нет.
– Тогда что? Захомутать хотел?
– Вот именно!
– Честно говоря, я думала, что тебя уж тут не застану, записочку найду: мол, извини, подруга, но я свой выигрыш не упущу. Или ты мне это сейчас сказать собираешься?
– И не подумаю. Я собираюсь тут жить и работать, как договорились.
– Ну а как твоя пьеса?
– Я ее закончила.
– Иди ты! Ну молодчага! А как называется?
– «Хочу бабу на роликах!»
– Как-как? «Хочу бабу на роликах!»? Ну кайф! Это что, комедия?
– Да, конечно.
– Дашь почитать?
– Тебе интересно?
– А ты как думала? Еще бы не интересно! Да, между прочим, я как в издательство нашу книжку снесла, мне через два дня ихний главный звонит: «Эмма, дорогая, вы, конечно, можете послать меня очень далеко, но кто вашу книжку обрабатывал?» Я спрашиваю: «Тебе зачем?» А он и подпускает: «Это очень одаренный человек, держитесь за него. И узнайте, может, он сам что-то пишет, нельзя ли с ним поговорить?» И все такое…
– А ты что?
– Обязательно, говорю, познакомлю, только не сейчас. А он, сучара эдакая: мол, вы попросите вашего человека немножко похуже писать, а то, когда он вас бросит, трудновато будет замену найти. Вот говнюк! Сашка, ты меня пока бросать не собираешься, а?
– Собиралась бы – бросила бы уже, улетела бы с Шалимовым, и дело с концом. А с издателем твоим я пока тоже знакомиться не намерена, нечего мне ему показать. Так что давай следующий роман. Ты привезла?
– Ага.
– Так где он?
– На дискете. Дунька к моему отъезду распечатает. И кстати, пускай она твою пьесу тоже набьет и на дискетку сбросит. Мало ли что… Слушай, а ты, может, мне почитаешь?
– Почитаю? Да нет, что ты.
– Тогда давай гони рукопись. Я сейчас ни на какие другие дела неспособна, а вот посидеть в креслице у камина с интересным чтением – милое дело.
Я принесла ей пьесу. Конечно, Эмма не тонкий ценитель драматургии, но она будет моим первым читателем, и мне это важно.
– Вот возьми, только если тебе покажется, что это скучно, ты мне скажешь.
– Обещаю!
Я принесла рукопись Эмме и поднялась к себе. От волнения я сразу уснула и проснулась от того, что Эмма трясла меня за плечо:
– Сашка, кончай дрыхнуть!
– А? Что? – Спросонья я ничего не поняла.
– Слушай, подруга, я оборжалась! Я, конечно, не знаток и все такое, но, по-моему, это кайф! В чистом виде! И посмеяться, и поплакать, и сопли пустить можно, и конец клевейший – одним словом, мне жутко понравилось. А до чего эта пожилая парочка прикольная! Когда старый хрен к Ирине подъезжает, я чуть не уписалась! Одно слово – кайф! Вставай, подруга, пошли выпьем винца по такому случаю! А можно я утром Дуняшке дам почитать?
– Конечно. Что за вопрос.
– Она у меня девка умная, я поражаюсь. Столько всего знает! В Париже меня прямо задолбала. Мама, а вот такой-то король вот с такой-то королевой… А вон там горбун какой-то жил, забыла, как звать, похоже на японское что-то – вроде Хакамады…
– Квазимодо? – сообразила я.
– Во-во! Я в ее возрасте и половины того не знала – где там, одной сотой… У меня тогда на уме совсем другое было. Теперь жалею, конечно. Может, если бы побольше книг читала, теперь и сама могла бы писать свои романчики. Но с, другой стороны… а, ладно, что сделано, то сделано. Но дочкой могу гордиться!