Хочу быть богатой и знаменитой
Шрифт:
ГЛАВА 28
А она стояла и как безумная бормотала:
— Хочу быть богатой и знаменитой! Хочу быть богатой и знаменитой!
Тимур и Селим остановились около старого, но еще крепкого деревенского дома, оглядели его и теперь пытались войти во двор. Оба были немного ошарашены тем, что калитку стережет бычок, крепкий такой, ростом повыше, чем иной конь. Селим открыл калитку, сторож подошел и лбом закрыл ее с другой стороны, потом поднял голову и теперь смотрел на посетителей поверх забора. Фокус с открыванием калитки попробовал проделать Тимур. Результат не заставил себя ждать. Калитка была
Друзья посмотрели друг на друга:
— Орать что ли?
— Пойдем вдоль, может еще есть калитка или дыра.
Они двинулись и бычок вместе с ними. Они по эту сторону, а он по ту, не спуская с них глаз. Далеко не ушли, остановились от громкого покряхтывания. Оглянулись.
— Весело тут у вас, как я погляжу, — на мужчин любовался дедок, наряженный в фуфайку и видавшую виды, старую, вылинявшую кепку. Это он кряхтел, что должно было означать, наверное, смех.
Мужчины кивнули на приветствие:
— Здравствуйте, нам бы повидать Людмилу Васильевну Скобцеву.
— Так чего в калитку долбитесь? В больничке она. Вон ворота насупротив. А в дом вас Борька не пускает, потому как хозяйка на службе. Вы с им не балуйте, вмиг на рога подымет. Было уж этакое. А Людмила-то Васильна — вон она, на крыльцо вышла.
— Спасибо!
— На здоровье! Бывайте!
Дедок снял — надел кепку и пошел дальше по дороге.
Гости перешли на другую сторону, вслед им раздалось громоподобное: «МУУУ!», оглянулись с опаской, а женщина в белом халате и шапочке звонко, как девчонка рассмеялась:
— Вы ко мне? Входите.
Тимур и Селим прошли узкий длинный коридор со множеством дверей и последовали за доктором. Беленые известкой стены, голубой краской выкрашенные панели, окна и двери. Запах чего-то лекарственного и хлорки.
Она вошла в кабинет, махнула рукой на стулья:
— Проходите. Слушаю вас.
— Людмила Васильевна, вот наши документы.
Посетители подали удостоверения:
— Мы из детективного агентства.
Врач внимательно изучила бумаги, записала название агентства и данные гостей в журнал посещений и подняла на них глаза, ожидая продолжения.
Мужчины терпеливо ждали, увидев, что она закончила все переписывать, озвучили цель визита:
— Мы бы хотели переговорить по поводу некоторых событий.
Тимур начал обстоятельно излагать известные ему обстоятельства дела.
Та слушала внимательно, кивала головой и вздыхала:
— Что могу рассказать? Екатерина Сергеевна Еникеева — это она взяла на себя заботу об одной из девочек, и как только ее можно было увезти, сразу же увезла. Дети не назвали имен. Я их так и называла про себя — первая девочка и девочка с гепатитом.
— Почему же вы не спросили об именах и всем прочем, что полагается? Наши координаты вписали в журнал, а здесь даже не поинтересовались?
— Поинтересовалась, пока хоть одна была в сознании, как не поинтересоваться! Только девочка мне ответила, что их имен мне знать не нужно, не хочет она, чтобы у меня были из-за них неприятности. Так-то.
— Екатерина Сергеевна Еникеева — кто она и почему забрала девочку?
— Авария была на трассе. Дети пришли после обеда где-то, а поздно вечером мужчина занес на руках три тела: двух женщин и мужчину, потом принес их вещи и уехал. Сказал, что ГАИшникам позвонит. Так вот, спустя несколько дней приехала Екатерина Сергеевна. Одна из погибших — ее внучка. Только на похороны опоздала. Мы всех троих похоронили уже на следующий день. Дожди шли проливные, помедли хотя бы день, то на кладбище не попали бы. Тут-то три гроба везли на волокуше,
— Она приехала и что?
— И помогала мне выхаживать девочек. Для них было важно не столько лечение, сколько уход.
Людмила Васильевна очень тщательно подбирала слова, видно было, что она о многом умалчивает.
— Вторая девочка была очень тяжелой — гепатит. Изолировать от сестры я смогла ее только на четвертые сутки — ремонт крыши у нас затеяли, а тут дождь. Сами понимаете — потоп во всех палатах.
— А вторая девочка куда подевалась?
— Недели через две приехал молодой человек, мне показалось, что он верующий. Приехал, сходил на кладбище. Долго там был. Пришел, спросил, сколько и кому он должен заплатить за похороны жены. Отправила с этим вопросом к председателю сельсовета, похороны она организовывала. Пока мы с ним говорили, девочка закричала. Бедняжка часто кричала. Боялась очень сильно, что мать за нею вернется. Я так поняла, что мать у нее умерла и она боится, что мать за ней с того света придет.
Людмила Васильевна переставила с места на место стакан.
— Пришлось извиниться и бежать к ней. Он почему-то пошел за мной. Посмотрел и говорит, могу чем-то помочь? Чем тут поможешь? А он так настойчиво предлагал свою помощь в уходе за девочкой, что мы с Евдокией Алексеевной — это фельдшер и няня у нас, сильно удивились. Оглядел все и говорит, давайте воду буду носить, печь топить, опять же готовлю хорошо. За продуктами и лекарствами съезжу. За деньги не переживайте, если нужно скажите только.
Она немного помолчала глядя в окно и вдруг встрепенулась:
— Евдокию Алексеевну поспрашивайте, он у нее жил. Вон она в больничку входит.
Евдокия Алексеевна, невысокого роста пышная женщина, одетая фуфайку, крытую веселеньким сатином, заглянула в кабинет. Седые волосы повязаны белым платком, а сверху накинут яркий полушалок. Когда ей объяснили, о чем здесь идет разговор, она призадумалась.
— Что вам сказать про него? Не пьющий он. Мой-то — горе-горькое. Нагляделась на его мутные очи за жизню-то мою. А этот не пьет и мой пить при ем не стал. Ага. Гость-то утром и вечером у иконы встанет, глаза закроет и молится. Ненароком приметила, как он молиться начинает, девочка наша спит крепко, не кричит, не вздрагивает, дышит, что не слышно, ровно ангелок. Так он приспособился у ее кровати молиться. Она на поправку пошла при ем. Хоть верьте — хоть нет. Только мы до него уже поговаривали, что не выкарабкаться дитенку. А тут и с едой дело наладилось, и со сном. Разговаривать начала с нами, а вот его побаивалась. Он придет, в уголочку сядет, молитвенник там какой-то, что ли читает, книжку такую толстую, с крестом на обложке. Я-то спросила, мол, не сектант ли? А он засмеялся тихонько этак, нет, говорит, православный и в церкву хожу. Вот и успокоилась.
В разговор вступила Людмила Васильевна:
— Девочка выздоравливала при нем на удивление быстро. Они проговорили как-то всю ночь, а на утро он уведомил меня, что забирает ее.
Евдокия Алексеевна оживилась:
— Мы-то прямо испужалися. Девочка уж больно красивая. Ее выходить, подкормить и картинки рисовать. А он сразу, мол, не переживайте, зла ей не желаю. Ага. Как они поехали, так я ей в кулачок тыщу сунула, да пошептала, что, коль худо станет, пусть сюда возвертается, тут ей будут рады. Она этак улыбнулась кривовато, обняла и меня, и Васильну. Спасибо сказывала, плакала. Про сестру спросила. Только что мы ей скажем, окромя того, что в добрых руках она. Услыхала про то, и успокоилась за ее. Только зачем-то на кладбище сходила, к тем могилам.