Хочу себе чужое
Шрифт:
А что можно было сказать про мою действительность?
Она была странной. Я будто не жил свою жизнь, а играл роль. Я вставал по утрам, завтракал, вяло делал зарядку и шел на работу. Все это я совершал не оттого, что хотел, а потому что мне неотступно казалось, что кто-то смотрит на меня со стороны. Я не мог подвести зрителей. Помните тот фильм, где герой узнает, что вся его жизнь – это реалити-шоу? Так вот мне тоже казалось, что моя жизнь глупый сериал. Шуток все меньше, сценаристы исписались и рейтинги невольно падают.
В понедельник шел дождь. Весна – это пятьдесят оттенков дождя. От сильных ливней до едва ощутимой на
Я встал напротив прилавка с овощами. Авокадо лежали на второй полке в углу и смотрели на меня с укором. Бока у них успели слегка почернеть. Я протянул руку и потрогал один из четыре плодов в упаковке. Мягкий. Готовый к употреблению. Я хотел съесть авокадо. Я взял его с полки и понес на кассу. Было бы хорошо, если бы все в этой жизни работало так же.
До спелых плодов дело дошло в обед. Я нарезал хлеб, намазал его творожным сыром и теперь был занят тем, что вынимал авокадо из шкурки и резал.
– Чем занят? – спросил Глеба, заходя на нашу импровизированную кухню.
Я дернулся так, будто он меня на месте преступления застал.
– Слушай, тут такой вопрос, – неловко протянул он, так и не дождавшись моего ответа. – Ты можешь, типа, извиниться перед Никитой?
– Что? – ошалело переспросил я.
Так и замер: авокадо в одной руке, а столовая ложка в другой.
– После тех выходных я пару раз хотел позвать тебя на дачу, – сказал Глеб, – но, кажется, Никита как-то слишком близко к сердцу воспринял твои шутки. Сказал, что не особо хочет тебя видеть.
– Это же ты постоянно меня одергивал, – напомнил я.
– Ну да. Но я из-за Ника. У него более… тонкая кожа.
Я тяжело вздохнул и сложил оружие. Ложку, то есть, на тарелку положил.
– Положим, – буркнул я.
Про чувствительность Никиты мне было что сказать. Может быть, я бы и сказал, если бы у меня мурашки по коже не бежали, когда я встречал в одном предложение слова “чувствительность” и “Никита”.
– У меня денюха скоро, – напомнил Глеб, хотя я и так не забывал. – Хотел, чтобы мы вместе посидели. Но Никита уперся рогом и… Так что, поговоришь с ним?
– Да что за чушь? Он взрослый человек. Будет дико странно, если я там начну ему названивать или писать… – начал толкать речь я, но Глеб меня перебил.
– Да не надо ничего. Я попросил его сегодня зайти за мной после работы. Он, конечно, занудел, что наверх подниматься не будет. Так вот, тебе нужно просто спуститься со мной на улицу, сказать ему пару слов, да и все. У вас же никакой серьезной ссоры не было?
Я покачал головой, а потом подумал, что я идиот. Надо было сказать, что была. Правда, идей, из-за чего мы могли бы поругаться в пух и прах с Никитой, у меня не было, но, может, что-то удалось бы и на ходу придумать.
– Спасибо тебе, – Глеб хлопнул меня по плечу. – Ты все-таки настоящий друг.
Захотелось зажевать кость, а зеленую мякоть себе по лицу размазать. Знал бы Глеб… Ох, как хорошо, что он не знает.
Я вернулся на рабочее место. Бутерброды в горло не лезли. Я решил написать Никите. Мне казалось, что у меня где-то был номер
Тут были его фотографии. Море фотографий. Смешных, на грани с эротикой, тех, где Никита был просто-напросто красивым. Я скролил и скролил, не в силах вернуться к рабочим задачам. Меня пленяло. Меня гипнотизировало. И я случайно поставил лайк.
Ник: ?
Я: Я случайно поставил. Хочешь уберу?
Ник: Хочу знать, какого черта ты делаешь в моем профиле. Заблокировать?
Я: Не надо. Дело есть. Глеб решил нас помирить. Надо придумать, как этого избежать.
Ник: Есть идеи?
Идей у меня не было. Но разочаровывать Никиту не хотелось, так что я принялся усиленно думать.
***
Вечером я действительно спустился вместе с Глебом на улицу. Никита стоял у низкого уродливого зеленого заборчика, что отгораживал палисадник с желтой травой от мира спешащих с работы людей. Может быть, именно оттого, что пейзаж был довольно безрадостным в это время года, да еще и в этот час, когда солнце спряталось за облака, красота Никиты как-то по-новому обрушилась на меня. Он мне вдруг показался не просто смазливым и как-то абстрактно привлекательным, а будто бы созданным специально, чтобы давить на все мои слабые точки. Стоял он как-то так беззащитно, что хотелось сразу его обнять и накинуть поверх его куртки свою. Весна весной, но ветер-то был холодный. Кроссовки у него были такие белые, будто по улицам он тут летал. И вот этот выпендреж с белоснежной обувью разом злил и почти завораживал. Он по своим золотым волосам провел, те на солнце не заиграли, потому что солнца-то не было, и мне сразу захотелось оказаться с Никитой на море. Я прикинул цены и почувствовал себя уязвленным. Вот у Глеба сто процентов не было никаких проблем с тем, чтобы взять Никиту в охапку и отвезти его туда, куда тот захочет. Насчет себя я не был так уверен. Вроде какие-то деньги и водились, но уходили туда и сюда, в общем, предложить мне Никите было особо нечего. Он, понятное дело, не просил и не спрашивал. Но я все равно об этом обо всем думал.
Мы с Глебом подошли к Никите. Они не обнялись, не поцеловались. Естественно. Я этого ждал, потому что настолько страшился увидеть, как они милуются, что забыл, где живу. Я тяжело вздохнул.
– Привет, – кивнул я Никите. – Глеб сказал, что, мол, у нас какая-то недосказанность осталась.
Никита бросил на меня взгляд, в котором легко было прочитать: “Ты вот сейчас серьезно?”.
– Можно и так сказать, – не стал спорить он.
Его голос я тоже успел забыть. Оказалось, что он тихий, мягкий, и ощущается так, будто тебя кто-то приятный по члену гладит. Ну, то есть, думаю, не все так воспринимали голос Никиты, но меня вот накрыло знатно.
– Я хотел извиниться, – хрипло сказал я.
– За что? – пожал плечами Никита.
Он явно не хотел участвовать во всем этом фарсе, но вместе с тем и пальцем не пошевелил, чтобы как-то помочь мне. Видимо, решил пустить на самотек.
– За все, – заявил я и бросил взгляд на Глеба.
Конец ознакомительного фрагмента.