Ход кротом
Шрифт:
— В подвалах Омского банка. Приступивши к пересчету его, сотрудники установили, что самого золота на шестьсот пятьдесят миллионов, сиречь пятьсот пять тонн. Еще сколько-то золота в неучтенных приборах Главной Палаты Мер и Весов.
Из коридора донесся гул растопленной печи; довольно скоро потянуло и теплом. Я откровенно подмигнул сразу всем:
— Золото мне, вам свободный проезд. Если поможете мне с этим делом, я не стану точно пересчитывать ящики. Вы, Михаил Константинович, сможете поддержать Романова и доставить ему определенное влияние в Крыму. Вы, пан Сыровый, сможете основать банк. Так и назовите: «Легион-банк». Звучит?
В полной тишине из выбитых окон донесся
— Звучит, — осторожно пробормотал чех. Царский генерал только прижмурился. Немец остался недвижим, явно дожидаясь моих слов.
— Десять тонн вполне прилично для небольшой европейской страны. И даже для большой, верно, герр Штрассер?
Вот ради таких моментов стоит быть попаданцем! Ну правда, где еще вам позволят раскидать на братву по десятку тонн желтого металла?
— А если вы затеяли проверить мою спину ножом на прочность, герр Штрассер доходчиво разъяснит вам всю глубину заблуждений.
Теперь и немец разулыбался:
— Не советую. Съедят.
— И еще, господа… — я поглядел в полоску неба над щитом из досок, что исполнительные камрады уже приспосабливали на выбитое при штурме окно. Щит качался, неба то становилось много, то делалось вовсе ничего.
— … На сегодняшем дне жизнь ведь не заканчивается. Как знать, лет через пять мы можем оказаться изрядно полезны друг другу. Если сейчас не передеремся.
Выпили горячего чаю с коньяком.
— Но ведь мы предадим Колчака, — задумчиво сказал Дитерихс.
Я свистнул и приказал вошедшему немцу принести полевую сумку. Из полевой сумки вытряхнул поверх карты лист веленевой бумаги, покрытый аккуратным почерком.
— Докладная записка начальника Уральского края инженера Постникова.
Дитерихс пробежал текст глазами, бормоча в нос:
— … Руководить краем голодным, удерживаемым в скрытом спокойствии штыками, не могу… Диктатура военной власти… незакономерность действий, расправа без суда… Порка даже женщин, смерть арестованных «при побеге», аресты по доносам… Предание гражданских дел военным властям, преследование по кляузам… Начальник края может только быть свидетелем происходящего. Мне не известно еще ни одного случая привлечения к ответственности военного, виновного в перечисленном, а гражданских сажают в тюрьму по одному наговору… Это правда?
Вместо ответа я вытряхнул еще книжечку-дневник.
— Смотрите, командир драгунского эскадрона, корпуса Каппеля штаб-ротмистр Фролов.
Книжечку генерал Дитерихс только начал читать:
— … На второй день Пасхи эскадрон ротмистра Касимова вступил в богатое село Боровое. На улицах чувствовалось праздничное настроение. Мужики вывесили белые флаги и вышли с хлебом и солью. Запоров несколько баб, расстреляв по доносу два-три десятка мужиков, Касимов собирался покинуть Боровое, но его «излишняя мягкость» была исправлена адъютантами начальника отряда, поручиками Умовым и Зыбиным. По их приказу была открыта по селу ружейная стрельба и часть села предана огню…
И почти тут же отбросил с омерзением:
— Русский офицер такого сделать не может!
— Русский — не может, — я подобрал дневник и тоже оскалился:
— А вот колчаковский — запросто.
Дневник я убрал в сумку, взамен выложил следующий:
— Извольте. Барон Алексей Павлович Будберг. Вам неприятно, так и быть — я прочту. «… Население видело в нас избавителей от тяжкого комиссарского плена, а ныне оно нас ненавидит так же, как ненавидело комиссаров, если не больше; и, что еще хуже ненависти, оно нам уже не верит, от нас не ждет ничего доброго… Мальчики думают, что если они убили и замучили несколько сотен и тысяч большевиков и замордовали некоторое
Немец и чех, не понимая сути спора, но чувствуя повисшее в полированных стенах напряжение, синхронно налили и выпили по кружке из термоса. Выбитые окна уже заделали, печь уже гудела, и от никелированных змеевиков шло тепло. Дитерихс молчал, не тронув своей кружки; так же молча ожидал и я.
Наконец, генерал махнул рукой:
— Уж если вы нас свергли… Так станьте лучше нас! Иначе не я — бог не простит.
Потянулся к медной кружке, выглотал остывший чай, не чувствуя вкуса.
— Черт бы вас побрал… Как вас там, Корабел?
— Корабельщик. А что до черта, так мои с ним дела — мои дела. Наши с вами дела — золото Республики. Я высказался, кажется, понятно?
— Безусловно, — проворчал Дитерихс. — Ян, давайте планировать операцию. Покончим с этим побыстрее. Вы останетесь?
— Увы, — мы с герром Штрассером решительно поднялись. — Долг зовет.
И направились к дирижаблям.
Дирижаблей над Кременчугом не имели ни Буденный, ни его противник Мамантов. А вот самолеты имели обе армии. Когда казацкие разведчики уперлись в конные патрули первоконников, а разведка Буденного из каждого выхода начала привозить по пять-шесть бойцов, исполосованных шашками джигитов Дикой Дивизии, оба командующих одинаково вызвали пилотов и поставили им одну и ту же задачу.
Решилась же задача совершенно различным образом.
Белые имели дюжину одноместных разведчиков, более-менее снабженных топливом, запчастями и механиками — все списанные аппараты Великой Войны, «Фарманы», «Сопвичи», «Ньюпоры», с дичайшим зоопарком двигателей, работавших на чем попало. В морозы накатывающего солнцеворота удалось поднять из них пять. После первого же вылета осталось в строю два. Большевики трех потеряных самолетов и в глаза не видели, ибо пострадали аэропланы от замерзания смазки. Качалки управления заклинило, тросики разлохматились и порвались. Лишенные руля высоты, самолеты приземлились кое-как, сломав шасси, едва не убив отчаянных авиаторов.
Большевики с самого начала имели всего три самолета. Но все это были «Ильи Муромцы», собранные из запасных частей, нарытых по Москве и Петрограду. Еще большевики имели наркомат информации. Благодаря широко поставленной рекламе, всякий грамотный, образованный человек знал: нет нужды пробираться на юг, рисковать собой в гетманской Украине, если можно пойти на прием в любой будний день и получить в наркомате оплаченную работу. Или даже, чем черт не шутит, сделать карьеру.
Так что за сборку и доводку кораблей наркомат усадил трех академиков, подперев их десятком инженеров уровня Ботезата и сотней вполне грамотных, трезвых студентов. Три самолета большевиков получили остекленные закрытые кабины, обогреваемые выхлопными газами четырех моторов. Моторы и механиков готовил профессор Лебедев лично. Правда, установить гидроусилители на управление не вышло даже у него. Для России начала двадцатого века гидравлика была то же, что нанотехнологии для начала века двадцать первого: все что-то слышали, но никто сам не делал. Просто ввели в экипаж сменного пилота, а места полежать и расслабить сведенную спину в «Илье Муромце» и так хватало.