Ходи невредимым!
Шрифт:
Слегка растерявшись, Баиндур уверял, что беспокойство о Кериме вырвало из его груди розу сна, и пусть знает помощник, Ростему подобный, что у Баиндура найдется средство отомстить Юсуф-хану за злобу, которой он вдруг воспылал к его посланцу. И, высыпав на голову Юсуфа кувшин проклятий, Баиндур стал подробно расспрашивать о шах-ин-шахе. И тут Керим уверил Баиндура в благосклонности к нему «льва Ирана». Только испытанному в преданности хану может доверить властелин Ирана такого важного пленника. Что же до Юсуфа, то и Керим, когда они вернутся в Исфахан, найдет случай отплатить злоязычнику
Баиндур не на шутку встревожился – как бы Юсуф не выболтал правду. Что стоит один Эреб-хан с его острым, как бритва, языком! А шах дорожит Эребом, как талисманом. Но еще хуже внимание Караджугая к Кериму. Караджугаю шах верит, как собственной голове. И Баиндур, всячески задабривая Керима, уделял ему почетное внимание, приглашая на совместную еду и игру в «сто забот». Такой крутой поворот не обманул Керима, он стал еще осторожнее. И напрасно юзбаши Багир, желая снова войти в доверие хана, без устали следил за Керимом. Он совсем потерял надежду уличить в чем-либо счастливца, как вдруг однажды ночью заметил тень, крадущуюся в конюшню.
Беспрестанно оглядываясь, Керим дважды озабоченно обошел двор и, убедившись, что никто не подглядывает, вошел в ханскую конюшню и принялся седлать коня. С бьющимся сердцем Багир проскользнул в конюшню стражи, отвязал своего берберийца, обмотал войлоком копыта и, когда смельчак скрылся за воротами, поскакал за ним в темноту.
Наутро он злорадно рассказывал Баиндуру, как выследил Керима, который оборвал бег своего крокодила как раз у задней стены сада богатого купца-грека и сам словно сквозь землю провалился. Ничтожный льстец еще накануне купил ароматную мазь и, очевидно…
Дальше Баиндур не слышал, он вскочил, отбросил парчовую туфлю, рванул со столика ханжал и забегал по ковру…
Багир выпучил глаза, но хан, не обращая на него внимания, выскочил за дверь, побежал через двор и ворвался в домик Керима.
Кальян струил приятный, как греза, дым. Керим возлежал на шелковых подушках. Увидя через окно бегущего Баиндура, Керим еще удобнее улегся и принял вид утомленного человека.
Задыхающийся от возмущения Баиндур не мог говорить. Правда, при его появлении Керим вскочил, засуетился, явно стараясь побороть усталость. С трудом овладев собою, Баиндур насмешливо спросил:
– Вероятно, ты провел ночь в беспокойстве о крепости? Этот царственный пленник – источник постоянных волнений…
– Да, хан из ханов, я плохо спал ночь.
– О треххвостый шайтан! Только наделенный аллахом глупостью спит хорошо, когда под рукой теплая ханум.
– О сеятель радости, откуда я мог взять ее? – Керим смущенно заерзал на тахте.
– Откуда? – захрипел Баиндур. – Из-под одеяла мужа!
– Клянусь Кербелой, злой дух нашептал в твои усеянные алмазами уши нескромные вести, ибо я в большой тайне пробирался к ней…
– О сын шайтана и водяной женщины! Как смеешь думать, что я о твоей скромности забочусь?
– Удостой, хан, рассеять недоумение, зачем тебе заботиться о муже?
– О каком муже? Пусть его саранча загрызет, я о себе…
– Но, клянусь Меккой, хан, я и в мыслях не посмел бы тянуться к твоей собственности.
– Не
– Гречанка?!
– О пятихвостый житель ада! Как мог ты предполагать, что я останусь в неведении?
– Не завидуй мне, хан, ибо гречанка, лаская меня, произносит твое имя. Она не перестает сердиться: «Щенок! – это я. – Ты даже пошарить как следует не умеешь! Вот Али-Баиндур настоящий хан!..» Знай, хан, когда ханум в твоих объятиях, несправедливо жаждать другого…
– В моих объятиях ханумы забывают, что родились когда-то! – Баиндур захлебывался хохотом, видя, как Керим едва скрывает гнев.
– И почему улыбчивый див, обитающий в мире веселых сновидений, допускает, чтобы муж торчал, как вбитый в стену гвоздь? Сколько гречанка его ни убеждает поехать за новым товаром, он мотает головой, подобно необстриженному козлу, и хрипит: «А кому здесь нужен твой товар? Я не глупец, рисковать…»
– Постой, Керим! Клянусь морским быком, я нашел способ избавиться от рогатого ревнивца хотя бы на сто дней…
– Хан, твоя благосклонность да послужит примером правоверным! Я никогда не забуду твоей доброты.
– Что?! Уж не утащил ли улыбчивый див дерзкого в мир сновидений? Что я тебе – евнух? О десятихвостое чудовище, мне самому нужна огнедышащая гурия!.. А к мужу я пошлю Багира: моему гарему нужны новые шелка, – пусть явится ко мне, я сам передам ему список и задаток. Пусть едет в Каир, Багдад или хоть к шайтану под душистый хвост, но не меньше, чем на сто дней!..
– Ночей, хочешь ты сказать, щедрый хан… шайтан днем свой хвост на раскаленный гвоздь вешает.
– Да станет муж гречанки жертвой раскаленного гвоздя!
Баиндур ушел веселым – опять приключение, опять гречанка!
Поправив подушку, Керим предался раздумью: «Глупец Багир легко поймался на удочку, теперь перестанет, как тень, таскаться за мною, ибо, кроме насмешек, от Баиндура ничего не получит, от меня тоже. Лишь выманив на всю ночь Баиндура из крепости, можно свершить то, что должно свершиться».
На другой же день Баиндур намеревался послать за мужем гречанки, но, объевшись у красивой хасеги дыней, катался два дня по тахте. Суеверный холодок прокрался в сердце Керима, но он постарался отогнать мрачное предчувствие и, утешая Баиндура, обещал у гадалки достать скородействующее целебное питье.
Ночью, закутавшись в богатый плащ, Керим притворно крадучись выскочил из калитки. Багир бросился было за ним, но вдруг повернулся и опрометью кинулся к Баиндуру.
– Хан! Керим снова, оглядываясь, как вор, исчез в темноте улицы.
Лицо Баиндура покрылось темными пятнами.
– Клянусь ночным хвостом шайтана, я выброшу тебя из Гулаби! Ты, верблюжий помет, приставлен мною следить за пленником или за моим верным помощником? Или тебе неизвестно милостивое внимание шах-ин-шаха к Кериму, которому он подарил новые одежды и кисет с монетами? Или не Керим избавляет меня от лишних забот? Или… – Тут хан схватился за живот и так завопил, что от неожиданности Багир упал с табуретки. – Прочь, зловредная дыня! Не смей летать дальше позволенного. Спи, сопливый индюк, когда Керим украдкой покидает крепость… ибо мне ведомо, куда он исчезает!..