Ходок по Дороге 2
Шрифт:
— И что мне надо для этого сделать? — спросил я, задумчиво мешая ложечкой сахар в чае. — Поставить подпись под документом о моем холопстве?
— Да. Но не только, — вздохнула Катя. — Надо подать документ как положено в совете общины. То есть поклониться перед обществом и произнести под запись устную формулу: я, такой-то, прошу с этого дня считать меня холопом Новгородской общины и добровольно обязуюсь… я не помню всего текста Вань. Но в сети он есть, ты за завтрашний день успеешь выучить. Там не слишком много слов.
— А иначе нам пожениться нельзя? Без всей этой тягомотины с общинами и холопством?
— Можно.
— Это так важно? Твоя семья должна понять, что мы любим друг друга, а община обойдется. Мы сами заработаем себе на жизнь, без приданного.
— Ты не хочешь сделать так, как я сказала? Но почему, Ваня? — в уголках Катиных глаз заблестела влага, и мне стало ее жалко.
— Я готов взять тебя в жены, — сглотнув комок в горле, ответил я. — Но кланяться и проситься в холопы я не буду. Извини, дорогая, но ничего не получится. Не буду я жить в примаках! Подобранный и пристроенный в дом как бродячий котенок, лишь потому, что он понравился любимой дочке! Не буду и все.
— Тебе трудно один раз согнуть спину ради меня и будущего нашей семьи? Ты настолько гордый? — шмыгнула носом медичка.
— Боюсь, мне придется прогнуться, а не согнуться.
— Какая разница, как это назвать…
— Есть разница, — покачал я головой. — Причем большая. Еще раз извини, подруга, но не могу я так. Я не холоп и не собираюсь им становиться. Ты же не можешь ради меня отказаться от приданного?
— Не могу, — Катя уже откровенно плакала, еле сдерживая рыдания. — Ты не понимаешь, Ваня, о чем просишь. Приданное, семья, община — это вещи, от которых русские не отказываются. Родная кровь, репутация и собственность — это очень важно! Я хочу, чтобы наши дети росли в достатке и уважении и стали элитой. Я не имею право потерять уважение родных и поддержку общины. Я не могу их оскорбить. Они — часть меня.
— Тогда мне очень жаль, Кать, — сказал я банальную фразу, и сам почувствовал, как фальшиво она звучит. Встал со стула и, сделав шаг, хотел было обнять плачущую девушку, чтобы хоть как-то ее успокоить. Но у меня не получилось. Потому что медичка выскользнула из моих объятий и выбежала из кафе, чуть не упав, споткнувшись на ступеньках. Поговорили блин…
Вечером в нашу палату Катя не пришла. На мои вызовы по идентификатору она тоже не отвечала. Чувствовал я себя как идиот, честно говоря. Но в то же время, не ощущал за собой никакой вины. Может быть, Кате и имперцам кажется, что они сделали мне шикарное предложение. Но у меня есть своя гордость.
Вместо Кати после ужина в палату заглянул Ситников. Коротко поздоровался, посмотрел на мою кислую физиономию, и молча поставил на стол бутылку водки и две рюмки.
— Доволен герой? — только и сказал он. — Поссорился с невестой и сидишь один как сыч? Наливай давай, выпьем по чуть-чуть.
Я лишь пожал плечами и, взяв бутылку со строгой черно-синей этикеткой
— Где Катя? — спросил я его после второй. — Домой в увольнительную поехала?
— Нет, — покачал головой легат. — Подала рапорт и отправилась на полигон осваивать «Барс». От увольнительной по окончанию лечения декурион Матвеева отказалась.
— Тогда какого хрена я тут делаю? Мне тоже на полигон пора.
— Завтра поедешь, — отмахнулся особист. — Бери стул, давай сядем и поговорим немного. Я, собственно, зачем пришел, Иван Сергеевич? Хочу тебе сказать, что ты неправ. Обидел девушку, а почему? Ты, верно, решил, что мы тебя специально унизить хотим или к себе привязываем? Нет, это не так. Просто… Я сам из Новгородской общины, Катя мне не чужая. Община, она за тебя горой встанет, — добавил он. — Поддержит, поможет, утешит, мозги вправит, если нужно. Но в беде никогда не оставит. Но и ты должен общество уважить. Поклониться ему, показать людям, что ты свой. Русский без общины — человек несерьезный, ему доверия нет.
— А правда, что у вас в Империи людей порют? — спросил я невпопад. — К порке тоже община приговаривает?
— Нет, — обескураженно посмотрел на меня Ситников. — Только имперский суд.
— Ага, значит порют.
— Тебе это так важно? Да, за преступления небольшой тяжести. Если осужденный не хочет сидеть, то он может написать покаянное письмо о замене штрафа и административного наказания на физическое. Тогда, после осмотра врача и беседы с психологом, осужденный получит по спине свои пятнадцать — двадцать горячих исразу пойдет домой, как искупивший вину. Так зачастую проще для всех.
— Ясно. Странный у вас мир — порка, общины и холопы, одновременно со звездолетами и квантовыми технологиями.
— А тебе не нравится? — сощурился Ситников.
— Не знаю, — снова пожал я плечами.
— А надо бы уже знать! Ладно, вот тебе бутылка, можешь сегодня расслабиться. Закуски себе закажи, что-ли. Посиди, подумай насчет того, как тебе жить дальше и хочешь ли ты становиться для нас своим. С Катей, ее родителями и советом общины я сам поговорю, постараюсь все смягчить и уладить. А завтра езжай на танкодром, будете с подругой работать дальше. Личное — личным, а дело делать надо.
Глава 6
Когда я, со слегка помятой физиономией, но зато чисто выбритый и в отглаженном комбинезоне танкиста сошел с транспортной левитирующей платформы, танкодром встретил меня привычной суетой. У края небольшого, размером с пару-тройку вертолетных площадок летного поля, гудели моторами тягачи, сновали туда-сюда с занятым видом по территории полевого городка бойцы из взвода обеспечения, стоявший у ограждения казармы опцион на повышенных тонах распекал какого-то рядового за раздолбайство. Все как обычно… Приехавший на грузовичке встречать нашу платформу декурион, командовавший парой бойцов, начавших выносить из грузового отсека тяжелые ящики с консервами, первым делом попросил для проверки мое удостоверение и идентификатор, и лишь после этого махнул рукой в сторону полосы препятствий, в ответ на заданный вопрос.