Ходячие. Второй шаг
Шрифт:
– Боже, почему они не умирают? – спросила Вера. Каролина закрыла сыну глаза и скорчила Вере гримасу, мол, не надо привлекать внимание ребенка.
– Отпусти меня! – рвался Сева. – Дай посмотреть.
– Тут ничего интересного, – убеждала его мать, – просто все заболели.
– И что? Нельзя смотреть на больных?
– На таких – нельзя.
– Почему?
Каролина лишь вздохнула.
«Больные» бродили по открытой террасе ресторана, где, судя по вывеске, подавали недешевые стейки. Переворачивали столики, опрокидывая бутылки дорогого вина и дорогие же куски мяса. Жареное мясо их не интересовало.
На перекрестке Ленинского и Московского зазвонил телефон, отнятый у женщины со светлыми волосами.
Каролина ахнула и даже отпустила Севу.
– Дай отвечу! – Мальчик схватил сумку.
– Нет, не ты!
Каролина смотрела на телефон так, будто не знала, как им пользоваться.
– Мама, не тупи! Включи на громкую связь.
– Алло, – произнесла она, наконец, едва слышно.
Сначала в трубке было тихо.
– Мама, – позвал тонкий голосок.
– Нет…
– А где мама?
– Мама… – Каролина скосила глаза на Горецкого. Тот лишь развел руками, мол, что тут сделаешь, говори как есть.
– С твоей мамой… в общем, она заболела. Очень тяжело.
В трубке снова повисла тишина. Возможно, ребенок не понял ее. Наконец он произнес:
– Если она кусается, ее нужно убить. Она кусается? Вместо ответа Каролина спросила:
– Как тебя зовут?
– Игнат.
– Игнат. Твоя мама… она кусается.
– Я понял. Я так и думал. Убейте ее.
Каролина заплакала.
– Скажи, ты сейчас один?
– Нет. У меня на кухне тетя Валя и тетя Зоя.
– А они могут подойти к телефону?
– Нет.
– Почему?
– Я их закрыл.
– Ты их закрыл? Зачем?
– Потому что они кусаются. Мама сказала, нельзя, чтобы кусали.
– Игнат?
– Да.
– А есть кто-нибудь, кто… не кусается?
– Сейчас нет.
– А что, кто-то приходит к тебе?
– Конечно. Они звонят, а я им открываю.
– Игнат, скажи, пожалуйста, где ты находишься.
– Я в квартире номер сто семьдесят.
– А дом, дом какой? Улица? Мы хотим тебя забрать.
– Но я не хочу, чтобы вы меня забирали.
– Почему?
– Я останусь в квартире. Я никуда не хочу.
– Игнат, скажи нам, на какой улице ты живешь?
Но Игнат повесил трубку.
– Я перезвонила, но он не взял трубку, – сказала, наконец, Каролина. – Ну и разговор.
– Надо бы мальчишку разыскать, – заволновалась Лидия Вячеславовна.
– Как вы думаете, сколько в городе квартир номер сто семьдесят? Мы все их должны объехать? – спросил Саня.
Каролина больше не прикрывала Севе глаза, и тот увлеченно смотрел по сторонам.
– Ух ты, – выдохнул мальчик. – А есть кто-нибудь, кто не болеет?
– Есть, наверное. Но они сидят дома, – сказала Каролина. – Чтобы… не заразиться.
– А мы тоже заболеем?
– Надеюсь, что нет.
Они миновали проспект Стачек. На Петергофском шоссе брошенных машин было гораздо меньше. Автобус прибавил ходу. За кварталами многоэтажных новостроек начали мелькать одноэтажные домики в зарослях сирени и щегольские коттеджи. Чем дальше от центра, тем чаще дома позволяли себе архитектурные изыски и заборы. Начиналась вотчина весьма обеспеченных людей.
Дом Игоря Самохвалова стоял на съезде с указателем «Ленино». Место малоприметное, далекое
Двери старенького автобуса открылись, впуская в салон вечернюю прохладу, а вместе с ней тонкий, деликатный запах подсыхающей скошенной травы. Хороший, успокаивающий запах.
– Вылезаем, – скомандовал Игорь. Похоже, он привык формулировать свои мысли кратко и, в основном, в повелительном наклонении.
Ворота лениво поехали в сторону, толстая кирпичная кладка втянула их в себя, мало помалу открывая взглядам двор. Игорь отстроил себе этакий «пряничный домик» – кокетливо-кремовый двухэтажный коттедж. Здание имело кое-где вкрапления готического стиля: вытянутые окна, украшенные бордовым кирпичом, маленькая терраса на втором этаже, увенчанная острой крышей. Шторы в оконном проеме дерзко-красны. Цветовая гамма ни дать ни взять – кровь с молоком. Не такой уж большой двор. На ухоженном газоне стол и садовые стулья. Несколько портила вид времянка с подслеповатыми окошками, закрытая на навесной замок. Никаких клумб и прочих цветочных изысков, лишь у забора несколько яблонь (между листов заметны даже на взгляд кислые зеленушки-плоды) и березок.
– Рита! Марик! – позвал Игорь взволнованно. Не дождавшись ответа, он закрыл ворота и ушел за дом.
– Кого он, интересно, ищет? – шепотом спросила Аида и добавила: – Теперь я понимаю, что значит «как за каменной стеной».
– Да, хоть этот Игорь и неприятный, но у него безопасно, – согласилась Каролина.
Сева гладил зеленую щетину газона.
– Мягкая, как волосики, – радовался он.
– Он вернется, интересно? – Каролина покосилась на дом. – Мы, конечно, не просим, чтобы за нами ухаживали, но… Что за пренебрежение?
– Не лезьте на рожон, – попросил ее Горецкий.
– Вы же командир, поговорите с ним! Нравится ему или нет, эту ночь нам придется спать здесь. Он сам предложил! Пусть скажет, что можно трогать, а что нельзя. Мы тоже, в конце концов, хотим отдохнуть.
Наконец мамаша сама решительно отправилась за дом, и Горецкий, вздохнув, поплелся за ней. Вскоре оттуда раздался крик Каролины.
С тыла «средневековую» нарядность коттеджа несколько портила роллетная дверь гаража, открытая до середины. Игорь стоял на коленях перед чем-то, похожим на маленький стожок сена, и будто молился. «Стожок» оказался собакой. Их ввела в заблуждение соломенного оттенка шерсть на боках. На спине цвет сгущался практически до черного. Привалившись к стене гаража, лежала крупная немецкая овчарка. Игорь поглаживал голову животного и нежно приговаривал: «Рита, Рита, хорошая моя девочка». В ответ на ласку хозяина Рита слегка виляла хвостом. Каролина сунулась было поближе, но отскочила, закрыв рот ладонью. На животе собаки зияла огромная рана, в которой виднелись ребра. Вываленные на землю кишки напоминали ком из дождевых червей. Розовый язык свесился набок, будто овчарка чему-то радовалась. Рита была буквально разорвана пополам. Ее глаза уже подернулись пеленой, которая яснее любых слов говорила о том, что осталось ей недолго. Трава была примята, вероятно, животное ползло в сторону гаража, волоча за собой собственные внутренности.