Холера
Шрифт:
Хрен уж там, всякое бывало. Свинцовая пуля из арбалета, расплющившаяся как-то раз о стену в полуметре от ее головы. Иголка из чистого серебра, лишь по счастливой случайности не вогнанная ей под лопатку. Парочка идиотов-либлингов, нанятых за талер фальшивой чеканки, чтоб проломить ей голову в подворотне у «Котла»… Много всяких паскудных историй было, что уж там.
Холера знала на память не один десяток смертельных ядов, но внутренне была убеждена, что и слюна фунга и выдержанная сулема и царская водка покажутся разве что дождевой водицей по сравнению с женской ненавистью, безжалостной и не знающей противоядий. Восемь сотен будущих ведьм в одном гигантском котле под названием Брокк выделяли
Как-то раз одна ревнивая шлюха из «Общества Цикуты» едва не выплеснула ей в лицо стакан освящённой воды. Если бы не Гаррота, счастливым образом оказавшаяся рядом, сейчас не Страшлой, а ею самой пугали бы юных ведьм, едва поступивших в Брокк… А уж сколько раз ей могли всадить стилет в бок или проломить голову кистенем и вовсе считать бесполезно, с тем же успехом можно вести счет волосам на лобке!
И все же… Холера досадливо сдула лезущие в лицо волосы. Нет смысла строить невинную девицу, когда тебя поймали ночью в сарае с маслобойкой промеж ног. Иногда неприятности в самом деле падают на голову с чистого неба, как вонючий помёт парящих над крышами гарпий, но куда чаще они хорошо знают твой адрес. И приходят не просто так.
Идущий навстречу Холере юноша в щегольских плундрах[2] приветливо ей улыбнулся. Даже открыл рот, должно быть, чтоб отпустить какой-нибудь комплимент, столь же изящный, как букет из крысиных хвостов. Холера зыркнула на него так, что у бедняги перекосило челюсть, а сам он шарахнулся прочь, словно испуганная лошадь, и едва не угодил в сточную канаву.
Выплеснув злость, Холера заставила себя улыбнуться. Может, у нее не было такой роскошной улыбки, как у Ламии, которой можно было вышибать людей из седла получше, чем кистенем, но многие мужчины и женщины Броккенбурга находили ее весьма очаровательной.
Ладно, подумала она, проводив насмешливым взглядом неудавшегося горе-кавалера, допустим, едва ли я была хорошей девочкой в этом году. Если Крампус[3] и припас для меня что-то для крошки Холеры, так разве что горсть лошадиного дерьма. Я часто была несдержанна на язык, причем не в постели, что было бы простительно, а в общении с другими ведьмами. Я интриговала, подзуживала, распускала грязные слухи и шантажировала. Я распутничала, соблазняла мужчин, женщин и либлингов, иногда в самых разных комбинациях. Черт возьми, шестнадцать лет это не тот возраст, когда впору отказываться от своих хобби! Ладно, допустим, есть грешки и посерьезнее. Та светловолосая крыса, что выпила месяц назад концентрированную кислоту, украденную в алхимической лаборатории, возможно отчасти на моей совести. Скажем так, мы обе оказались замешаны в одной истории, только мы вынесли из нее разные уроки. Черт, крошка Холли не святая! Она много пакостей сотворила за последний год, не все из которых помнит, но, черт подери, не таких, за которые надо расплачиваться ухом!
Волчья засада — это уже чересчур. При всей своей любви к проказам, а также к вину с мандрагорой, Холера была уверена, что никогда не строила пакостей «Вольфсангелю». По крайней мере, в трезвом уме. Во имя собачьего хрена, надо иметь на плечах ночной горшок вместо головы, чтобы ссориться с волчицами, этими властительницами помоек и хищницами грязных подворотен! Она и не ссорилась!
Может, волчицы поджидали любую из ковена магистра Вариоллы, просто чтоб потрепать, в очередной раз продемонстрировав свою мощь? Холера задумалась, машинально печатая шаг. Что ж, это могло бы что-то объяснить. «Вольфсангель» издавна враждовал с «Сучьей Баталией», это было частью богатых многовековых традиций Брокка. Не раз и не два ковены взимали друг с друга плату, иногда серебром, иногда кровью. Чаще всего это соперничество удавалось сохранять под контролем, сдерживая в рамках формальных правил дуэльного кодекса. Все-таки старым уважаемым ковенам не к лицу пускать друг другу кровь в подворотнях, как бешенным шавкам из Шабаша. Но иногда взаимное раздражение все-таки выплескивалось на поверхность, оставляя яркие карминовые потеки.
Как в прошлом сентябре, когда Саркому подняли на ножи в каких-нибудь ста метрах от Малого Замка. Если что-то и спасло ей жизнь, так это искусство Флейшкрафта в руках Гасты. Или как в апреле, когда Страшла и Гаргулья, работая парой, разгромили волчиц в страшной ночной схватке, притащив в качестве трофея Вариолле кусок чьего-то скальпа, три отрубленных пальца и окровавленный плащ с серой оторочкой. Ламия еще хотела заспиртовать эту добычу, но магистр «Баталии» не дала, самолично вышвырнула на помойку. Фон Друденхаусы высоко ценили фамильную честь и честь ковена, но пальцы своих врагов они не собирали.
Холера вспомнила тяжелый взгляд Ланцетты, которым, казалось, можно освежевать без всякого ножа. И сдавленный голос, требующий ее несчастное ухо, звенящий от сдерживаемой ярости. Нет, едва ли она собиралась взять с нее плату в счет чести своего ковена. Что-то другое. Что-то…
ЖАЛКАЯ ТРУСЛИВАЯ КРЫСА.
Холера взвизгнула, споткнувшись на ходу и едва не упав. Боль, полыхнувшая без предупреждения, мгновенно выжгла все чувства и ощущения, даже тело вдруг стало пустым и невесомым. И этой боли оказалось необычайно много, столько, сколько не поместится даже в миллионе порванных ушей.
Может, у Холеры не было столько рубцов от дуэлей, сколько красовалось на предплечьях у Гаргульи, или кривых, не единожды сломанных пальцев, как у Кандиды, но о боли она знала многое. Если тебе судьбой уготовано стать ведьмой, боль надолго становится твоей постоянной спутницей и компаньонкой.
На первом круге ее больше всего. Просто потому, что ты даже не студентка, которая когда-нибудь получит императорский патент хексы вкупе с правом на почетное обращение «мейстерин», всего лишь жалкий школяр, познающий основы основ, бесправное существо сродни навозной мухе. Дешевый сосуд вроде дрянной глиняной фляги, в котором по недоразумению оказалась капля хорошего вина.
Обучение таинствам колдовской науки начнется не с изучения таинственных гримуаров, как грезится в детстве, не с таинств алхимической лаборатории или искусства чтения сигилов. Оно начнется с регулярных побоев, следы которых, рубцы и кровоподтеки, отныне будут украшать твое тело, лучше дьявольского клейма напоминая про судьбу ведьмы.
Жестокие драки, в которых школяры терзают друг друга, с крысиной злобой выясняя свое положение в новой стае. Презрительные тумаки, которыми награждают ведьмы старших кругов, сами годом раньше бывшие в их положении и спешащие об этом забыть. Изощренные пытки, которыми сестры по несчастью вымещают на более слабых те унижения, которыми их подвергли демонические покровители.
Даже ночью боль найдет повод, чтоб навестить тебя, напомнив про свое существование. Потому что ночью, в зловонной темноте общего дортуара[4], где у тебя нет даже койки, только клочок тряпья в углу, тебя будут избивать стаей или насиловать те, кому ты насолила днем, зачастую — такие же испуганные и изможденные твари, как ты сама.
Да, ведьмы многое знают про боль.
На втором круге боли сделается немногим меньше. Или тебе, по крайней мере, так поначалу покажется. Пережив свой первый год в Брокке, ты получишь право стать членом чьего-то ковена, сделаться одной из тринадцати душ, подчиненной общей цели. Если тебя, конечно, примут, а не оставят вариться в адском вареве Шабаша, где нет ни законов, ни традиций, ни прав.