Холм демонов
Шрифт:
— Что за чушь! — перебил майор. — Какой еще Потешный приказ?
— Ну, это, наверное, что-то вроде нашего министерства культуры, — не очень уверенно предположила баронесса. — Так, на чем я остановилась? Да, «…отвечаю следующее. Скоморохи, приехавшие в Белую Пущу потешить честной народ, заявили два представления: древнегреческую трагедь „Офигения в Авлиде“ стихоплета Еврипида и комедь собственного измышления „Просто Маруся“ со слезами, песнями и плясками. Однако, поимев успех изрядный, вконец распоясались и стали по своему почину играть представление без названия, коего начало записали служивые тайного приказа.
ГЛАВНЫЙ СКОМОРОХ.
Милостивые господа,СлушайтеКНЯЗЬ ШУШОК.
Ох, чего-то мне недужится,Нога болит и голова кружится.Скорей бы конец этому горю!ГРИГОРИЙ (про себя).
Его тебе я живо ускорю.КНЯЖНА ОЛЬГА.
Батюшка, я несу лекарство.КНЯЗЬ.
И на кого ж оставлю я государство?КНЯЖНА.
Живи, батюшка, до ста лет!(со слезами уходит).
ГРИГОРИЙ.
Тебе, о мой князь, замены нет!КНЯЗЬ.
Ну, довольно предаваться болезням —Оборотимся к делам полезным.Эй, Григорий, где ты, зараза?ГРИГОРИЙ.
Вот, князь, два на подпись указа.(Подает бумаги. Князь отворачивается подписать указы, Григорий достает из-за пазухи бутыль с надписью „Отравное зелье“ и подливает в лекарство).
КНЯЗЬ.
Ну все, подписал их своею рукой.Выпью лекарство — и на покой.(выпивает, уходит).
ГРИГОРИЙ.
Желаю, князь, счастливого сна.Теперь на очереди — княжна.Поняв, что недостойные шуты собираются показать в лицах и с подробностями небезызвестную клевету на нашего всемилостивейшего правителя князя Григория, зрители в лице простого люда начали кидать в поганцев репой, яйцами да каменьями, и тогда служивые тайного приказа, дабы уберечь скоморохов от праведного народного гнева, прекратили представление и в темницу оных препроводили, где они по сию пору и пребывают. Князь Григорий, по доброте и незлобивости своей, давно уже готов простить и отпустить нечестивцев, да озабочен тем, что, оказавшись за пределами темницы, они растерзаны будут честным народом. А посему просим прислать представителя, который и забрал бы оных скоморохов. А ежели они вам не надобны, то отпишите нам об этом, так как кормить их накладно, зело прожорливы, и мы в таком случае отдадим их на праведный суд народа. Барон Альберт, начальник тайного приказа при князе Григории».
— Очень мило, — хмыкнул Дубов. — И что же, их так и казнили?
— Нет, и по
— И чего было обещано? — заинтересовался майор.
— А кто его знает, — пожала плечами баронесса. — Может, деньги, а может, и оружие. Про то в бумагах ничего не сказано. Однако в этом пакете оказался еще один документ, вернее, даже не документ, а частная записка главы Потешного приказа князя Святославского.
— К кому? — заинтересовался Дубов.
— Обращение отсутствует, как и начало записки, — развела руками баронесса.
— Будем считать, что к неизвестному лицу. Судя по тому, что эта записка попала в хранилище — возможно, к самому архивариусу или человеку, близкому к нему. Значит, так — уважаемый, почтеннейший… пишу к вам… как ваше здоровье… Ага, вот: «Намедни Государь призвал меня к себе, дабы обсудить участь злополучных скоморохов. При сем были Рыжий и царь-городский градоначальник князь Длиннорукий. Князь объявил, что на месте Государя не стал бы скоморохов выручать, ибо покусились они на святое — на нашу верную дружбу с князем Григорием, да и плата за их вызволение слишком велика есть. Все, подумалось мне с горькостью, пропали мои скоморохи. Но тут вдруг поднялся Рыжий и твердо сказал, что не вправе мы отдавать своих соотечественников на смерть лютую и что должны выкупить их, перед тем хорошенько поторговавшись о цене. Выслушав внимательно обоих, Государь сказал: „Быть по сему. Тебе, Рыжий, и поручаю вести переговоры с посланниками князя Григория“. Градоначальник при сем зело разозлился и, плюнувши на пол смачно, выбежал из царских покоев, дверию шибко потряся».
Так, ну там дальше уже что-то другое, и подпись: Князь Святославский, писано одиннадцатого иуния одиннадцатого года.
— Все ясно, — хмыкнул Василий.
— Что ясно? — удивился майор.
— Ясно, кто все эти бумаги в один пакет собрал и в доступное для баронессы место положил. — И, не желая продолжать эту тему, сыщик сладко зевнул: — О, уже совсем стемнело, пора и на боковую. Утро, знаете ли, вечера мудренее.
Царевна проснулась, зажгла тусклый ночник и внимательно, насколько позволяло освещение, оглядела княжескую опочивальню — красные стены с развешанными на них рыцарскими доспехами и охотничьими трофеями, лепной потолок, грубо выкрашенный коричневой краской, и, наконец, само брачное ложе — огромный двуспальный гроб, выстланный изнутри перинами и красным постельным бельем. Князь Григорий с открытыми глазами лежал рядом с царевной и остекленело глядел в потолок.
— Ну что, князь, ублажила я тебя, али нет? — томно потянулась царевна.
Князь медленно повернул голову в ее сторону:
— Вы меня полностью удовлетворили, глубокоуважаемая Татьяна Дормидонтовна. Я беру вас к себе у жены.
— Тогда освободи из темницы моих слуг, — потребовала царевна.
— Ну что ж, княжеское слово — закон. — Князь Григорий поднялся в гробу, взял с прикроватного столика лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и нацарапал: «Быть по сему. Отпустить сидящих в Круглой башне. Князь Григорий». Скрепив этот указ личной печатью, болтавшейся у него на шее вместе с увесистой связкой ключей, князь попытался приобнять царевну. Однако Татьяна Дормидонтовна, уклонившись от княжеских объятий, вскочила с ложа и отбежала в дальний угол опочивальни, докуда почти не достигал свет ночника.
— Что с вами, царевна, али не люб я вам? — удивленно спросил князь Григорий. Вместо ответа царевна тихо, но угрожающе зарычала и стала медленно приближаться к князю Григорию. Князь поднял взгляд, и ему показалось, что царевна прямо на глазах начинает обрастать темной шерстью, у нее удлиняется лицо и отрастает хвост. Князь Григорий встряхнул головой, чтобы отогнать наваждение, но царевна, оттолкнувшись длинными лапами от пола, стремительно прыгнула прямо на князя. И он явственно увидел, что это не царевна, а огромный серый волк.