Холодная луна
Шрифт:
– В общем, не такое уж серьезное преступление… но в нем была и другая сторона. Ведомство шерифа было очень обеспокоено, так как на Хэнсона имелся довольно серьезный компромат: он несколько раз угрожал своей бывшей жене и дважды даже нападал на нее. Поэтому они взяли его и провели с ним соответствующую беседу. Он все отрицал, и его отпустили. А потом решили, что у них против него имеется достаточно улик, арестовали и завели на него дело.
Из-за наличия предшествующих правонарушений Хэнсон мог оказаться в тюрьме сроком на пять лет, что дало бы бывшей жене
– Я провела с ними некоторое время в прокуратуре. И мне стало их очень жаль. Они жили в постоянном страхе. Хэнсон посылал им по почте пустые листы бумаги, оставлял на мобильных сообщения жуткого содержания. Он мог подолгу стоять за квартал от их дома – что допускалось условиями судебного запрета – и пристально смотреть на него, словно что-то замышляя. Он заказывал доставку к ним всякой еды. В этом, естественно, не было ничего противозаконного, но идея была вполне ясна: я всегда буду следить за вами.
Чтобы сделать покупки в магазине, матери с дочерью приходилось тайком выскальзывать из дома и отправляться в супермаркеты, расположенные на расстоянии десяти – пятнадцати миль от своего района.
Кэтрин подобрала, как она полагала, вполне достойных присяжных, составив жюри из одиноких женщин и достаточно образованных мужчин (с не слишком либеральными убеждениями), способных проявить понимание к ситуации, в которой оказалась несчастная женщина. Как обычно, она участвовала в суде в качестве консультанта обвинения, а также пыталась критически проанализировать свой выбор присяжных.
– Я внимательно наблюдала за Хэнсоном в суде и была практически убеждена, что он виновен.
– Но что-то пошло не так?
Кэтрин кивнула:
– Не удалось найти многих свидетелей, а показания тех, которых нашли, были крайне противоречивы. Улики либо исчезли, либо были испорчены, и у Хэнсона обнаружилось алиби, которое обвинение не смогло опровергнуть. На все ключевые пункты обвинения у защиты было припасено надежное возражение. Иногда создавалось такое ощущение, что они организовали прослушивание прокурорского офиса. Ну и Хэнсона, конечно, оправдали.
– Да, дела… – протянул Райм и пристально взглянул на свою собеседницу. – Чувствую, на этом история не закончилась.
– Боюсь, что нет. Через два дня после суда Хэнсон выследил жену и дочь в гараже супермаркета и зарезал обеих. С ними был и друг его дочери, он его тоже убил. Хэнсон бежал, но год спустя был обнаружен и арестован.
Кэтрин сделала глоток кофе.
– После того как стало известно об убийствах, прокурор попытался выяснить, что же не сработало на суде. Он попросил меня просмотреть стенограмму первого допроса. – Кэтрин мрачно рассмеялась. – Она сразила меня наповал. Хэнсон давал блестящие ответы, а представитель ведомства шерифа был либо абсолютно неопытен, либо жутко ленив. Хэнсон играл с ним, как с мальчишкой, обводя вокруг пальца. И в конце концов получил достаточно сведений о деле, чтобы полностью его разрушить. Он понял, каких свидетелей следует запугать, от каких улик избавиться и какое
– Сдается мне, ему удалось получить и еще кое-какую информацию, – заметил Райм, покачав головой.
– О да. Представитель ведомства шерифа спросил у него, бывал ли он когда-нибудь в Милл-Вэлли. А потом задал ему вопрос, не заходил ли он в супермаркеты в округе Марин… Слова сотрудника полиции предоставили ему достаточно информации относительно того, где его бывшая жена и дочь, как правило, делают покупки. И он стал дневать и ночевать у Милл-Вэлли до тех пор, пока они там не появились. Там он их и убил. В Милл-Вэлли полиция их не охраняла, так как это чужой округ.
В ту ночь я поехала домой по дороге № 1 – Большому Тихоокеанскому шоссе, проходящему вдоль побережья, – вместо того, чтобы отправиться по сто первой, большой автостраде, которой обычно пользовалась. И я думала: здесь мне платят сто пятьдесят долларов в час все, кому нужен консультант по подбору присяжных. Все нормально, в самом факте нет ничего безнравственного, так организована судебная система… Но я не могла избавиться от мысли, что, если бы я сама проводила тот первый допрос, Хэнсон, вероятно, попал бы в тюрьму и три человека остались бы живы.
Два дня спустя я пошла в академию… Ну а остальное, как говорят, история. Ну а вас что подвигло?
– Как я решил стать полицейским? – Райм пожал плечами. – Ничего до такой степени драматического. Все очень скучно и обыденно… Просто как-то само собой получилось.
– В самом деле?
Райм окинул ее взглядом и рассмеялся:
– Вы мне не верите.
– Извините, я что, уже стала и вас анализировать? Я стараюсь следить за собой. Дочь говорит мне, что я иногда смотрю на нее как на лабораторную мышь.
Райм сделал глоток виски и произнес с хитроватой улыбкой:
– И что?
Кэтрин приподняла бровь:
– И что?
– Я крепкий орешек для любого эксперта по кинезике. Вы же не можете меня раскусить, ведь так?
Кэтрин рассмеялась:
– О, и вас можно, как вы выражаетесь, раскусить без особого труда. Язык тела, будучи скованным по каким-то причинам, находит другие выходы. Вы даете столько же информации своим лицом, глазами и головой, сколько любой другой с помощью всего тела в целом.
– В самом деле?
– Да-да, именно так. На самом деле все гораздо проще. Информация, исходящая от человека, очень сконцентрирована.
– Вы хотите сказать, что для вас я как открытая книга?
– Никто никогда не бывает полностью открытой книгой. Просто некоторые книги читать легче, чем другие.
Райм рассмеялся:
– Я помню, что вы говорили о различных типах реакции допрашиваемых. Гнев, депрессия, отрицание и попытка договориться с допрашивающим… После несчастного случая я прошел через массу разных способов психологического лечения. Не по собственной воле. Но когда лежишь на спине и не можешь пошевелиться, не приходится особенно выбирать. Психиатры рассказывали мне о различных стадиях отчаяния. У меня сложилось впечатление, что они примерно такие же.