Холодные берега
Шрифт:
– А ведь солдат ты не испугался, святой брат… Ты кого-то другого боишься.
Брат Рууд не ответил. Лишь на миг с дыхания сбился.
Я немного подумал, не стоит ли теперь, став миссионером, какие-то особые молитвы Сестре возносить. На коленях, или еще как. Но брат Рууд ничем подобным себя не утруждал, и я тоже решил не дергаться.
На хорошей дороге, да в карете с упругими рессорами, полеживая на диване – сон не хуже, чем в гостинице. Привык я к толчкам и покачиваниям, перестал их замечать. Один только раз, под утро, проснулся – когда карета остановилась. Выглянул – возницы
– Пора в путь, святой брат.
Хорошие возницы. Молчаливые, нелюбопытные. И крепкие, не зря за поясами мечи носят. Видно глупости я Рууду говорил, одиноких путников больше бед подстерегает. Наткнулись бы на банду душегубцев, что делать?
Забрался я обратно в карету. Святой паладин вроде и не шевельнулся, но глаза чуть приоткрыл. Бдит.
Лег я и проспал до полудня, до самого Брюсселя.
За двенадцать часов мы двести километров проехали, почти без остановок, без всяких задержек. И кони, хоть и выглядели усталыми, шли еще ровно. Остановились мы не у храма Сестры, как я полагал, а у обычной городской конной станции. Один возница коней утирал, другой на станцию сходил. Вернулся, доложил вполголоса Рууду, что и как. Я не вслушивался, ходил, ноги разминал. После полета на планёре решил я серьезнее к своему телу относится. Вора ноги кормят… впрочем, я ж теперь не вор… или вор?
А вот вопрос – можно быть сразу графом, миссионером и вором? Если пред ликом Искупителя все грехи едины, если Сестра все простит – так, наверное, и такое возможно?
– Брат… – Рууд подошел ко мне. – Хороших коней на станции нет. Возницы предлагают дать нашим отдых до вечера, и дальше двинуться.
– Почему бы не дать, – согласился я. – Выспались вроде славно, можно и вторую ночь в дороге провести.
– Значит, решено.
Рууд махнул рукой возницам, те стали распрягать коней.
– Ты знаешь, где здесь можно хорошо поесть и отдохнуть? – спросил он.
– Конечно. Идем, святой брат. Вот только…
Он смотрел на меня, ожидая продолжения.
– Не стоит ли нам переодеться? Святой паладин, да в компании с миссионером – не самое обычное зрелище.
– Ты опять предлагаешь таиться, брат Ильмар?
– Даже Сестра не пренебрегла одеждами рабыни, когда пришла Искупителя увидеть…
– А что ей сказал Искупитель, помнишь? «По душе своей выбираешь одеяния. Сбрось чужое с себя, будь той, кем была.»
Мне ли тягаться со священником в знании святых книг?
Я склонил голову.
– Твоя воля, брат. Идем.
Такая досада меня взяла, что повел я его в самое людное и знаменитое место Брюсселя – к статуе Жаннеке-пис. Конечно же, на улицах на нас смотрели. В первую очередь – на Рууда. Иногда к нему подходили, склоняли голову, и брат Рууд смиренно благословлял верующих.
В тени его популярности, за роскошью алого плаща, я совсем терялся.
Ох, беда!
Видно, Рууд и впрямь был смиренный брат в большом храме. И вдруг – пришла удача в моем лице. Само собой так вышло, из-за требований секретности, из-за наказа Пасынка Божьего – лишним людям об Ильмаре не говорить, из-за слабости и болезности епископа, неспособного самолично со мной в Урбис отправится.
Вот и сложилось.
Получил брат Рууд, считай от самой Сестры, соизволение делать, что хочешь. Мирские радости – одно, Сестра против глотка доброго вина или вкусного обеда никогда против не говорила. А вот гордыня… гордыня, она похуже пьянства будет. Кто ей поддался, тому успокоится тяжело.
Шел брат Рууд впереди меня, касался смиренной ладонью калек, гулящих девиц, добропорядочных бюргеров, малых детей, опрятных старушек, мудрых старцев, грязных нищих, воспитанных юношей, нарядных красоток. Раздавал благословения… ну, не всем подряд, но каждому, кто попросит.
Хорошее дело?
Только вот каждому хорошему делу надо время и место знать. На пылающий дом воды плеснуть – благо, на утопающего – насмешка и преступление.
Но я молчал. Только иногда говорил брату Рууду, куда сворачивать – город он плохо знал. Вышли мы на площадь, к фонтану, сели на открытой площадке «Снежной страны» – ресторанчика с хорошей руссийской кухней. Прислуга здесь ходила в меховых шапках и долгополых красных рубахах, на манер жителей Ханства. Правда в самой Руссии я такие одежды встречал редко, праздничные они, наверное.
Брат Рууд принял от официанта меню, отпечатанное роскошно на бумаге, глянул на меня. Взгляд был смущенный. Не знал он, что здесь стоит брать, а чего поостеречься.
– Принеси нам, любезный, – сказал я пареньку, – борща. Потом – бешбармак и пельмени. Бутылку водки с ледника, обычной, не клюквенной, и соленых грибов.
Парень кивнул, по руссийскому обычаю ладонь к сердцу прижал, на кухню двинулся. Вскоре подали борщ – он всегда в огромном котле стоит готовый, – тарелки с рубленой вареной бараниной, вазочку со злой горчицей, черный хлеб.
С любопытством поглядывая на меня брат Рууд принялся за еду. Доев борщ, признал:
– Варварская кухня приятна.
– Эх, жаль Китай далеко, – вздохнул я. – Ты бы попробовал, брат, что желтолицый народ готовит.
– Вкусно? – полюбопытствовал Рууд.
– Да. Только непривычно. Они и змей едят, и крыс, и насекомых…
Лицо святого паладина дрогнуло, и я замолчал.
– Надеюсь, здесь ничего такого нет?
– Нет, – поспешил я его успокоить. И без того народ вокруг любопытные взгляды исподтишка бросает, а уж если паладину дурно станет, и заблюет он ресторан…
Утолив первый голод, мы расслабились. Дурные мысли у меня стали проходить. В конце концов, из кольца стражников выбрались! Кто нас теперь остановит?
На площади, у фонтана, ребятня играла. Бросалась камешками в Жаннеке-пис, пятое столетье занятую своим делом. Скульптура была глупая, и в чем-то даже неприличная, только горожане ее любили всем сердцем. Легенда гласила, что в старые времена, когда Европу еще сотрясали настоящие войны, к Брюсселю подступил враг. И прокрался бы незамеченным мимо задремавшей стражи, если бы не маленькая девочка, вышедшая по нужде – иногда прибавлялось «по нужде, Сестрой посланной!», и заметившая врагов.