Холодные дни
Шрифт:
Кэррин подошла еще на шаг и взяла меня за вторую руку.
– Я же здесь, – сказала она.
– А что, если… – прошептал я. – Что, если… она помнит?
– Помнит что?
– Она была там, – сказал я. – Она была там, когда я перерезал горло ее матери. Я не знаю, находилась ли малышка в сознании, видела ли… но что, если видела? Я прокручивал эту сцену в воображении тысячи раз, как она, увидев меня, начинает кричать или плакать… – Я пожал плечами. – Это было бы… тяжело.
– А знаешь, что еще тяжелее? – тихо спросила Кэррин.
– Что.
– Не
– Да, но если я вот так вдруг появлюсь, и она вспомнит меня, я уже ей не отец. Я ее отец, который одновременно и чудовищный злодей. Я Дарт Дрезден.
– Она поймет, – сказала Мёрфи. – Со временем. Если ты как следует попытаешься.
– Ты не понимаешь, – сказал я. – Я не могу… не могу сделать что-то, что может причинить ей боль. Я просто не в состоянии. Я почти не знаю эту малышку, но она моя. И я предпочту перебить себе обе коленные чашечки чугунной сковородой, чем причинить ей хотя бы на унцию боли.
– Боль проходит, – возразила Кэррин. – Если ты думаешь об этом…
– Ты никак не поймешь, – я почти рычал, – Она – родная кровь. Моя родная кровь. Думать или не думать – здесь ни при чем. Она моя малышка. Я физически не смогу увидеть, как ей снова будет больно…
Внезапно я умолк с открытым ртом.
Адские колокола, как же я не понял того, что пытались сказать мне Матери?
Я не мог вынести зрелища боли своего ребенка.
И, может быть, в этом я был не одинок.
– Звезды и камни [77] , – выдохнул я. – Так вот что здесь происходит…
Кэррин заморгала:
– Извини, не поняла.
Я продолжал думать о своем, следуя твердой логике.
– Вот почему Мэб послала меня убить Мэйв! Она не отличается от Титании. Она знает, что это нужно сделать, но…
– Но что? – спросила Кэррин.
77
Еще одно из псевдоругательств Томаса и Гарри, которое Батчер обещает сделать названием одного из своих следующих романов.
– Мэйв по-прежнему ее малышка, – сказал я тихо. – Мэб не человек, но крохи человечности есть во всех Сидхе. Мать-Зима сказала, что Мэб романтична. Я думаю, именно поэтому. Мать-Лето почти без перерыва болтала о том, как люди повлияли на Сидхе. Вот в чем узел проблемы!
– Я не понимаю, – сказала Кэррин.
– Мэб любит свою дочь, – сказал я просто. – Она не убьет Мэйв, потому что любит ее. – Я издал короткий горький смешок. – И здесь возникает симметрия, а от симметрии фэйри просто без ума. Я убил последнюю Летнюю Леди. И тут уж сам Бог велел, чтобы та же карта выпала Зимней Леди.
Мой мозг работал с той же скоростью, с какой слова вылетали изо рта, и я остановился, чтобы как следует поковыряться в логике этой теории, которую мои инстинкты – или, возможно, мое сердце –
– Ладно, – сказала Кэррин. – Если не Мэб, тогда кто же пытается осуществить эту апокалиптическую ритуальную магию?
Я продолжал гнуть линию логики и вдруг почувствовал внезапный холод.
– О! О Боже. Все это время, – я повернулся и посмотрел на дверь. – Иные. В конечном итоге, все сводится к Иным. Нам нужно ехать. Прямо сейчас.
– Гарри, – сказала Кэррин.
Я повернулся к ней.
– Почему бы тебе не объяснить?… – Она нахмурилась. – Ты не доверяешь мне. И просто держишь меня рядом, как и остальных.
Я снова посмотрел на дверь: – Не принимай на свой счет. Сейчас я сам себе не доверяю.
Она покачала головой.
– И это благодарность, которой я дождалась.
– Это Хэллоуин, – возразил я. – Это ночь, когда каждый выглядит не тем, кто он на самом деле. – Я повернулся к двери. – Но я собираюсь начать срывать маски. И мы оба узнаем, кто есть кто. Пошли!
Глава 40
Когда мы вышли наружу, я перемолвился словцом с Туком, и, к тому моменту, когда «мунстермобиль» выкатился на площадку, вокруг нас собралось кольцо крошечных почти невидимых бойцов эскорта, двигавшихся с нами и озадаченных тем, чтобы устранить любых малых вражеских наблюдателей, которых наши противники могли отправить для слежки за нами. Я, конечно, не ожидал, что мы ускользнем от наблюдения вражеского Малого Народца, но любая мелочь, которую я мог укрыть от вражеского взора, могла дать нам решающее преимущество.
Кэррин повторно содрогнулась от кричащей окраски автомобиля, закатила глаза и наотрез отказалась от моего предложения подвезти ее. Она катила за нами на своем «Харлее». Молли ехала на пассажирском сидении со своим рюкзачком на коленях. Молли всей душой убеждена, что можно формировать будущее, если везешь все, что может понадобиться, в рюкзачке. Сегодня он выглядел особенно пухлым.
Я вел машину, а жжение в голени усиливалось всякий раз, когда я давил на тормоз или педаль сцепления, причем постепенно оно становилось нестерпимее, растекаясь болью под всеми слоями бинта, которым обмотал рану Баттерс. Вся нога ниже колена тоже зудела и покалывала, но по крайней мере кровь не просачивалась сквозь бинты.
Чем был этот чертов дротик? Зачем было швырять его в меня? Разве что Красная Шапка надеялся, что эта штука меня убьет.
– Кгм, – сказала Молли, когда я загонял Кэдди на паркинг марины. – У меня для тебя кое-что есть.
– Да? – спросил я.
– Утром я их хорошенько поторопила, и мы получили посылку сегодня днем. Короче, ты понял. Пока я пользовалась карточкой Томаса.
Я моргнул.
– Ты растрачивала фонды Белой Коллегии, чтобы сделать мне подарок?