Холст
Шрифт:
Глинска, словно город затопило, как Венецию, море, выхватывают что-то из помойных железных ржавых контейнеров, галдят, гоняются друг за другом, бесноватые, наглые, хичкоковские… Но что-то слишком долго никто не входит? Дверь наконец открылась. Ага.
Охлопков снова уставился в окно. По двору шла бабушка в зимнем зеленом пальто с облезлым воротником и в сером платке, она не спешила верить теплым ветрам и чайкам; она шла медленно, сомнамбулически, все еще под зимним наркозом… В коридоре раздался грохот. Охлопков обернулся в недоумении, вышел. Человек с упавшим на лоб светло-русым чубом пытался встать, опираясь на опрокинутую круглую стиральную машину, напоминающую некий летательный аппарат.
Да и человек был в форме летающих: в синем плаще с погонами, в синих брюках; синяя фуражка с синим околышем откатилась к двери елесинской комнаты, – дверь открылась, появилась встревоженная Ирма, из-за нее выглядывала девочка.
Пауза.
– Дядя Леня, – сказала девочка.
Ясно. Сосед вернулся, выполнив очередное задание родины. Охлопков и
Ирма видели его впервые. Летчик пытался посмотреть на них, улыбнуться, но тяжелая голова срывалась на грудь, а губы только кривились. Охлопков подошел к нему.
– Давайте помогу.
Летчик обнял стиральную машину, сумел наконец возвести глаза на
Охлопкова и вдруг каким-то совершенно трезвым голосом спросил:
– А зачем?
Это так не вязалось с его видом, что Охлопков остановился в нерешительности, внимательно разглядывая летчика, – уж не шутит ли он. Но взгляд его небесных глаз пробивался сквозь облачную пелену. И дыхание было столь густым и красноречивым, что казалось, сейчас начнет обрастать виноградными гроздьями.
– Пусть лежит, – сказала девочка, – Витька придет и окатит его ведром.
– Ведром? – переспросила Ирма.
– Водой холодной.
Летчик растянул губы, пустил слюну и погрозил девочке пальцем.
Охлопков нагнулся, подхватил его под мышки, заставил встать. Ноги у летчика подгибались, и он висел на руках Охлопкова, как на постромках парашюта.
– Где ключ?
Летчик не отвечал, загадочно улыбаясь.
– Да вон там, в шинели, – сказала девочка, кивая на вешалку.
Охлопков втащил летчика в его комнату и дал ему свалиться на диван.
С фотографии на столе изумленно и радостно смотрела молодая женщина,
– видимо, щелчок фотоаппарата застал ее врасплох. В комнате стоял горьковатый табачный запах. Охлопков закрыл дверь, поставил на место стиральную машину, засунул внутрь вывалившиеся шланги.
– Подай фуражку, – попросил он девочку, но та энергично покрутила головой, так что косички захлестнули ее.
– От нее воняет!
– Может, это запах облаков, – буркнул Охлопков, подбирая фуражку.
– Понюхайте. Псиной!
Но Охлопков не стал проверять, чем она пахнет, положил на пыльную полку над вешалкой.
Когда они вошли в комнату Елесина, девочка объяснила, что дядя Леня всегда так возвращается из командировок. Но иногда его приносят друзья.
– Тоже летчики?
Она кивнула.
– Твой завтрак, – сказала Ирма, внося сковородку, чайник.
– Ну а что ты нарисовала?.. Червяка? – скучно спросил Охлопков, взглядывая на лист бумаги.
– Гусеницу, – хмурясь на “червяка”, ответила девочка.
– На грибе, что ли?
– На ладони.
– Хм, – удивился Охлопков, принимаясь за остывшую яичницу.
Вечером пришел Вик. Был он мрачен, сутулился сильнее обычного, стоял у окна, с какой-то непонятной осторожностью разглядывая улицу. От ужина отказался. Но потом согласился выпить чаю. Охлопков ждал, когда же он заговорит. Сюда он пришел впервые. Как мать? Владимир
Сергеевич? – спрашивал Охлопков. Нравится наша комната? Вик огляделся. Ничего… а по ночам бабка не является? Ирму передернуло.
Брр! типун тебе на язык! Нет, сказал Вик, просто такое ощущение… короче, не того времени, то есть не этого. Охлопков улыбнулся. А
Зимборову аромат того времени нравится. Хорошо еще, что ему не удалось починить радио. Помолчали. Ну а у вас как? название еще не придумали? Вик тряхнул длинными волосами, досадливо поморщился. Это было больное место группы. Они никак не могли договориться о названии. Охлопков предлагал им хороший вариант: Иван Сусанин, – ведь в известном смысле они проводники… Ребята обижались.
– Название, – проговорил Вик. – Кажется, называть больше нечего.
– Что? развалились?
– Пойдем покурим, – уклончиво сказал Вик.
Ирма укоризненно взглянула на Охлопкова, потянувшегося за пачкой.
– У меня есть, – сказал Вик, хлопая себя по карману.
– У него все равно свои есть, – ответил Охлопков на безмолвный укор
Ирмы.
Они вышли на лестничную площадку. Сквозь пыльное стекло виден был центр Глинска за рекой: собор, крепость, телевышка, драмтеатр, дом советов, парк.
– Так что случилось?
– Ничего. Нас просто разгромили, – ответил Вик, задумчиво глядя в пыльное стекло. – Троянский конь попер задом.
В общем, сидели они в подвале и открыли на стук, а на пороге какая-то тетка с папкой, рыжий мент и еще деятель в гражданском. А ждали клавишника. В подвале дым коромыслом, банка пива. Лысый Макс,
Алик Ю а-ля Анджела Дэвис… Мент сразу за усилитель ухватился – откуда это у вас? Деятель в гражданском выбритым, как у поросенка в базарный день, рылом туда-сюда: что это, говорит, за фашисты? – на плакат Лед Зеппелин. Мент: откуда у вас этот пионерский барабан?
Тетка: где берете деньги на сигареты и пиво? или не только пиво?..