Homo naturalis. Человек естественный
Шрифт:
От синтаксиса к семантике
Анализ глагольных форм в эргативной семантике вообще представляет особую тематическую область, позволившую совершить целый ряд открытий в лингвистике: исследованы показатели переходного-непереходного характера действия, агентивности-фактитивности, центробежных и нецентробежных версий действия, затронуты проблемы залоговой нейтральности эргативной конструкции, посессивности, отношения эргативного строя с активным и номинативным типами синтаксиса и т.п. Внимание исследователей привлек тот факт, что используемый прежде активный падеж действующего лица при переходном сказуемом, в языках эргативного строя «выражается орудийным (инструментальным) падежом, а неоформленный именительный падеж служит для выражения подлежащего при непереходном сказуемом…». 24 Эргативная конструкция в целом характеризуется особым обозначением субъекта переходного действия при форме его объекта,
24
URL: https://scicenter.online/russkiy-yazyik-scicenter/harakteristiki-ergativnyih-yazyikov-71875.html
Переходность и непереходность имеет отношение к форме, соответственно, прямого или косвенного дополнения – эти связки в нашем сознании имеют функцию аберрации времени. Так в австралийских языках «существительные имена имеют втрое больше падежей, чем в латинском языке, а глагол – целую массу своеобразных видов и времен, совершенно непереводимых на другие языки. В австралийских языках преобладают слова, обозначающие видимые предметы и явления, отвлеченные понятия находят весьма редко соответствующие выражения. 25 Древнерусские глаголы имели до 9 временных показателей, выражающих разные аспекты переживания времени. Особым образом артикулируются разные аспекты продолженного времени (перфект) и особое восприятие действующего субъекта (волитивность-неволитивность, действие-состояние).
25
Там же
Эргативный «субъект» (отсутствующий) лишен возможности целостного видения мира и представления об управляющих природой законах. В современном понимании он лишен доступа к «картине мира» и «бытию» как царству законов, этим миром управляющих. Человек традиционного общества, используя выражение Хайдеггера, «обделен миром». Применительно к характеристике его сознания можно говорить о его «обделенности бытием», т.е. отсутствии онтологического основания его мышления. В определенном смысле, глаголам бытия в примитивных языках соответствуют глаголы движения (ассоциированные с группой глаголов действий (*Лететь – глагол действия летящего камня; и *дать лететь – глагол действия бросающего камень человека), которые при неразвитости временных и залоговых показателей прочно связаны с глаголами состояния (форма перфекта).
Соответственно представление о движении (в природе) неотделимы от представлениях о действии (человека). Эту связь движений (в природе) и действий (человека) через различные аналогии последовательно артикулировали натурфилософы-досократики, особенно Гераклит. А теоретический анализ охарактеризовал Аристотель в многочисленных набросках своего учения о движении и действии (от «Физики» и «Метафизики» до «Никомаховой этики» и «Политики»).
Аналогичным образом и сам язык привязан не столько к функции передачи информации о видимом действии, сколько к сообщению о производимом этим действием впечатлении (аффекте – захваченности действией).
По общему направлению мысли, в связи с существующими представлениями о тотемизме как универсальном образе первобытного мышления, предвосхищающем все мыслимые исторические эпохи мышления, и эргативность оказалась связанной с представлением о «действии тотема», в котором «размещается» действие человека.
Еще в довоенное время С. Л. Быховская отметила неадекватность подобного объяснения с точки зрения самой исторической перспективы исследования. Характеризуя культурно-исторические условия эпохи, в которую К. Уленбек проецировал формирование эргативности, она указывала, в частности, что «поскольку … личность являлась неотделимой частью коллектива и тотема, она в одно и то же время являлась и субъектом действия… Его (т.е. К. Уленбека – Г.К.) force cachee стоит уже вне коллектива и над ним, это уже стадия развития не тотемизма, а религии…» 26
26
Быховская С.Л. «Пассивная» конструкция в яфетический языках // Язык и мышление. II. Л. 1934. С. 69.
Это объяснение конечно не проясняло характера самой проблемы эргативности, относясь скорее к базовой субъект-объектной коллизии, которая волновала ученые умы той эпохи. В них получила освещение проблема специфики обеспечивающих формирование эргативности «норм сознания». 27
Вряд ли можно состязаться в аргументации с лингвистами по предмету эргативного синтаксиса. Но речь должна идти о возможностях позиционирования раскрываемой с помощью данных лингвистики особой области «эргативной семантики». Эргативная семантика призвана раскрыть и наличие специфической «логики эргативности». С точки зрения семантики может быть уточнена и концепция тотемизма и расширено наше представление о существе тотемического миропредставления. Не случайно, применительно к исторической антропологии Мезоамерики и изучению современных Амазонских сообществ, не знающих тотемизма, но культивирующих в остаточной форме каннибализм и жертвоприношения, исследователи фиксируют одну и ту же базовую логику, относимую к «метафизике хищничества» восходящей к общему быту охотничьих народов.
27
Кацнельсон С.Д. К генезису номинативного предложения // Труды института языка и мышления им. Н.Я.Марра. IV cер. Romano-Germanica. М.-Л. 1936. С. 90-91; См. также: Савченко А.Н. Происхождение среднего залога в индоевропейском языке. Ростов-на-Дону. 1960. С 79-80.
В настоящее время существует даже жесткое разделение и утверждение в качестве альтернативных систем тотемизма и жертвоприношения. Если контексты тотемической классифицирующей семантики, досконально исследованы структуральными технологиями, то «метафизики хищничества» не поддаются какому-то единственному, т.е. универсальному методу исследования. Они изучаются при помощи целого комплекса подходов: семиологических и феноменологических дескриптивных подходов, делёзовской техники номадологии (Вивейруш Де Кастро), соединяющей психоаналитический (шизанализ) и геофилософский) подходы того же Делёза, акторно-сетевой теории (Б. Латур и др.,), социально-антропологических и культурно-антропологических техник описания. Одно из предложенных определений специфического способа оперативного мышления охотника – перспективизм (ср.: конкурирующие оценки «перспективизма» В. де Кастро у Ф. Дескола и мифологики К. Леви-Строса), позволяет вполне адекватно описывать состояние охотника-хищника, который, сознавая себя включенным в состав «пищевой цепи» амазонских тропических ареалов, одновременно переживает себя как охотником, так и потенциальной жертвой. Перспективизм означает способность моментально преобразовывать знаки действий в знаки опасности, а последние переводить в действия защиты, либо нападения в зависимости от существующих условий и избранных стратегий, характера вооружения, конкретных обстоятельств и т.п. Именно в этих условиях эйдетическое схватывания «целостной ситуации» позволяет действовать не просто в соответствии с логической последовательностью предпринимаемых действий, а моделировать концептуальный план и выстраивать собственную логику и последовательность действий.
Перспективизм в этом случае означает способность посмотреть на себя глазами жертвы и увидеть себя в глазах жертвы – хищником (и наоборот). Причем хищник всегда выступает мыслящим как человек. Совмещение планов человеческого и животного имеет определяющее значение для характера проводимых аналогий и выстраиваемых ассоциаций. Все это относится к плану семантики, предписывающей мышлению иные способы организации последовательностей событий и ходы мысли, устанавливающие причинно-следственные связи и зависимости. Причина, способная быть оцененной в качестве следствия, а действие, которое может быть отождествлено с результатом, – это особый стиль мышления и особый способ переживания действительности .
Этот способ мышления предшествует религиозно-теистическому стилю мышления. Ж. Делёз не случайно феномен «становления животным» связывает с возникновением категориального мышления, а категории, по Аристотелю, выстраиваются в иерархии, вершиной которых является фигура Бога. Там, где начинается ранжирование, там охотник уже включен в сложное общество, либо превращается в земледельца или ремесленника, а шаман трансформируется в жреца и теолога. Сюжет о животном становлении Делёз завершает обращением к теологическому представлению о Боге. И зарождающееся в недрах охотничьих культур религиозное сознание, означающее и наивысший подъем эргативной семантики и, в определенном смысле, его предел, свидетельствует о том, что ему на смену уже заступает язык номинативного строя.
И. М. Дьяконов обращает внимание на то, что в древних языках Передней Азии, даже в тех случаях, когда субъектом переходного действия оказываются боги и другие высшие силы, их имена оформляются тем же эргативным падежом, что и имена человека. А значит, иерархия превращается в ранжирование.
Философу особенно интересно решение вопроса о статусе пассивности, к которой нередко сводилась новация эргативности. Роль посредника и проводника силы не есть пассивность, но особым образом понимаемая активность, отличающаяся принципиально от концептуализации активности (одушевленности) и пассивности (неодушевленности) в языках активного строя. Так что аргументы противников теории о пассивном характере глагола в составе эргативной синтаксической формы должны быть приняты всерьез. 28
28
Князев Ю. П. Акциональность и статальность. Их соотношение в русских конструкциях с причастиями на -н, -т. Munchen: VERLAG OTTO SAGNER, 1989. – 276 с.