Хорошие. Плохие. Нормальные
Шрифт:
И от мамы: «Плаквенил неэффективен».
И еще от мамы: «Не тряси одежду, в которой ты выходила в магазин. Молекулы вируса плавают в воздухе до трех часов и могут застрять в носу. Вирус держится на тканях три часа, на дереве четыре часа, на картоне двадцать четыре часа, на металле сорок два часа, на пластике семьдесят два часа. Чем более ограничено пространство, тем больше концентрация вируса».
И еще от мамы: «В Италии врачи вынуждены выбирать, кого спасать, спасают молодых».
Оба они, и отец, и мама, пугают меня до дрожи, у меня дрожат губы, дрожат нос и щеки, но я пишу обоим: «Да, я поняла, не волнуйся, я буду мыть мороженое». Отец и мама
Иногда отец просто пересылает мне что-то с новостных сайтов: «Вы должны мыть руки до и после прикосновения к слизистой оболочке, еде, замкам, ручкам, переключателям, пульту дистанционного управления, мобильному телефону, часам, компьютерам, столам, телевизору и при использовании ванной комнаты. Вы должны увлажнять сухие руки от такого большого мытья, потому что молекулы могут прятаться в микротрещинах. Также имейте короткие ногти, чтобы вирус там не скрывался».
…После вечера идет ночь. Ночь, когда лежишь без сна и слушаешь, как капает вода в кране, – самое подходящее время для глупых бесплодных размышлений: что во мне не так и какое теперь это имеет значение, раз мы все умрем.
Капает вода из крана. Не сплю ночью, как летучая мышь. Летучая мышь не дура, понимает – заснешь, тебя тут же слопают. Получается, что вся моя жизнь превратилась в страх: ночью я боюсь, а днем боюсь, что буду бояться ночью.
Ночь летучей мыши печальна и тиха.
Днем улица Рубинштейна тихая и безлюдная, все закрыто, и чужих больше нет, но ночью выходят свои, местные. Бродят тенями, наркотики продают. Будь я посмелей, я бы попробовала успокоить себя чем бог послал… травой для начала. Будь я посмелей, я бы от этого ночного одиночества начала курить, но я боюсь марихуаны как огня, еще больше, чем алкоголя. Во мне очень сильный страх потерять контроль над собой.
Я бродила по Рубинштейна, от Пяти углов до Невского, от Невского до Пяти углов… шла домой и делала вид, что ложусь спать, закрывала глаза и начинала считать капли. Пыталась разложить свой страх по полочкам. Спрашивала себя: ну, скажи, трусиха бессмысленная, чего ты боишься? Тебе ведь не страшно ходить по ночной улице Рубинштейна, по пустой набережной Фонтанки? …Не страшно.
Мне не страшно ночью вынести мусор на помойку Толстовского дома, хотя для этого нужно пройти по дворам. Я не боюсь ходить по ночным дворам. По ночным дворам движутся тени, теней я не боюсь. Но заснуть в квартире на первом этаже невозможно страшно! Заснешь, расслабишься, потеряешь контроль и вдруг проснешься от стука в окно, а там, в окне, чье-то лицо.
Купила в круглосуточной аптеке в соседнем дворе корвалол, негрустин и успокойку, обещавшие мягкое засыпание.
А вот еще одна эсэмэска от мамы: «Имей в виду, в регионе Лацио скончался мужчина, 34 года, болезнь развивалась стремительно, до заражения был абсолютно здоров». Мама – мастер полуденного ужаса. «Полуденный ужас» – это предчувствие кошмара, которое возникает у зрителя при внешнем благополучии. У нас никто не умирает, у нас ничего страшного не будет, зачем мне иметь это в виду, зачем?..
От корвалола у меня началось сильное сердцебиение, негрустин и успокойка не подействовали.
Когда меня никто не видит, я делаю странные вещи, например обнимаю деревья: прижмусь ухом и слушаю, что там внутри. Сейчас я зачем-то взяла голубой том Куприна, открыла, прочитала: «…И так как у Ромашова была немножко
…Больничная палата. Вокруг сердечные мониторы, кислородные баллоны, капельницы. Я кричу: «Моя мама здесь, она молодая, спасите ее!» Выхожу в больничный коридор, отец лежит в коридоре, ему нужен аппарат ИВЛ, но ИВЛ на всех не хватает, врач говорит: «Мне самому нужен ИВЛ», отец задыхается, я соскальзываю в темноту и слышу: «Я выиграл – и привез тебе подарок».
Это Маратик. Маратик стучал в окно и говорил: «Я выиграл – и привез тебе подарок». А я, оказывается, заснула, сидя на полу, головой на голубом Куприне.
– Ты самая приятная компания, в которой я могу самоизолироваться, – привычно натягивая на себя мой розовый халат, объяснил Маратик. – Давай сразу договоримся: в магазин ходишь ты, в маске и перчатках.
– А ты? Ты боишься заболеть?
– Я?.. Я не заболею, – высокомерно хмыкнул Маратик. – Я хочу, чтобы ты ходила в магазин, потому что мне самому лень.
30 марта. Бордовый Толстой
Цитата дня:
– Я? ты находишь? Я не странная, но я дурная. Это бывает со мной. Мне все хочется плакать. Это очень глупо, но это проходит, – сказала быстро Анна и нагнула покрасневшее лицо к игрушечному мешочку, в который она укладывала ночной чепчик и батистовые платки.
• сатурация – 98
• авантюристов на моей жилплощади – один
Маратик приехал на грузовичке. Привез книжные стеллажи, сумку и два пакета. Стеллажи – подарок мне. Выиграл в покер и купил стеллажи на Авито. В сумке его вещи, в пакете запас шоколадных батончиков и чипсов, в другом пакете маски, садовые перчатки, термометр, пульсоксиметр.
Пульсоксиметр – прибор для измерения сатурации. Сатурация – содержание кислорода в крови. Маратик сказал, что это необходимая вещь при эпидемии: если здоров, то сатурация 99 или 98, в крайнем случае 97. Маратик странный: не верит в вирус, смеется над моими страхами, при этом собирается измерять себе и мне температуру и сатурацию.
Мы разделили стулья: каждому из нас принадлежит по два стула. На спинку стула можно вешать одежду, на сиденье складывать. Разделили диван: на половине Маратика клубок из пледа и простыней, моя половина дивана застелена идеально, без единой складочки.
Со своей стороны дивана Маратик поставил тумбочку, на тумбочке чипсы и шоколадные батончики, а я со своей стороны дивана поставила шкафчик. В шкафчике мои любимые книги из тех, что нашлись в чемодане: «Ночь нежна», «Черный принц» «Возвращение в Брайдсхед», «Обещание на рассвете». А также мои запасные книги: это книги, которые я ужасно хочу перечитать, но откладываю на потом, как собака зарывает косточку, чтобы когда-нибудь откопать и перечитать: «Обрыв», «Записки Пиквикского клуба», «Убийство викария», «Сандро из Чигема», «Сто лет одиночества»… и «Двадцать лет спустя», почему бы и нет?.. Иркина квартира потихоньку превращается в мой дом.