Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь
Шрифт:
Ирма стала носить все свои украшения, которые подарил ей муж, и порой даже намекала на то, что их у нее мало. Она делала это нарочно, так как муж говорил ей, между прочим: чем тебя совращать, если ты не носишь даже украшения, золото, драгоценные каменья? Она стала снова пользоваться духами — по отдельности, каким-нибудь одним флаконом, и даже несколькими одновременно. Приводя в порядок волосы, она хотела было покрасить ресницы и брови, но это оказалось ни к чему, — они и без того были черные, а другой цвет был не в моде. Она думала подтенить свои веки, но ей объяснили, что они и так подтенены от природы. Накладывать же румяна на
Не то чтобы она вдруг вошла в магазин, попросила показать ей все эти краски и румяна и узнала, сколько они стоят. Нет, все происходило медленно, шаг за шагом, исподволь, как будто Ирма думала, что если кого-то трудно совратить с пути истинного, то с ним надо обходиться тоньше, осторожнее. Она с нетерпением и бьющимся сердцем ждала, заметит ли муж перемены в ней, что он скажет и как он это сделает. Но нет, у мужа будто не было глаз и языка, он ничего не увидел и не сказал. Только госпожа Бретт спросила у Ирмы (разумеется, на английском языке, так что легко было отвечать), когда она красила губы:
— У вас молодой супруг?
— Как молодой? — удивленно произнесла Ирма, она помнила, что уже говорила госпоже Бретт о возрасте Рудольфа. — Почему вы так думаете?
— Вы красите губы, вот почему, — объяснила госпожа Бретт.
— А что, те, у кого молодые мужья, делают это?
— Да, делают, потому что молодые люди не очень-то разбираются в истинной красоте женщины, — объяснила госпожа Бретт. — К тому же молодые мужчины обычно ужасные щеголи, они хотят, чтобы они сами и особенно их жены были как все. Они еще не знают, что подлинный шарм — в исключительности. Можете сами представить, сударыня, что знает о женщине или о ее красоте молодой человек, если жена для него — первая женщина. Жена для него только щегольство, она лишь средство, чтобы он смог обратить внимание на неподдельную красоту других женщин. Только после этого он сумеет верно оценить прелести своей собственной жены. Молодой мужчина легко верит, что всякие там специи и краски могут заменить настоящее; но искусственная красота не восполняет в нас ничего, поверьте мне, сударыня, я уже пожилая, и я знаю, что говорю. Ведь все молодые люди ищут для себя образцы в искусстве, в нынешнем кино, где все накрашены, и свою любовь к искусственному они переносят на нас, женщин. А вот мужчины зрелого возраста, как я уже раньше говорила, мужчины старше тридцати пяти, знают, что важно не искусство, а то, чем искусство живет. А живет оно нами, дорогая госпожа, живет только благодаря нам, потому и любят зрелые мужчины больше нас самих, чем наше искусство.
— Мой муж старше тридцати пяти, — сказала Ирма, словно желала показать, что госпожа Бретт ошиблась в своих суждениях. Но та поняла это совсем иначе и сказала:
— Значит, вы несчастливы со своим мужем.
— Я очень, очень счастлива, — сказала Ирма, ощущая необычную радость, что можно говорить это по-английски: так все звучит лучше и увереннее. Но госпожа Бретт спросила очень просто, словно и не на английском языке:
— Вы давно замужем? Или это секрет? В нынешнее время с долгим замужеством та же беда, что и с возрастом женщины, — стоит кому-либо спросить, и мы краснеем.
— Я — нет, — сказала Ирма, — мне еще нет двадцати, а замужем я полгода.
— И вашему мужу за тридцать пять? — удивленно спросила госпожа Бретт.
— Моему мужу за
— Имейте в виду, сударыня, — засмеялась госпожа Бретт, — вашему мужу меньше тридцати пяти, и даже намного.
— Этого не может быть! — разочарованно воскликнула Ирма. — Зачем ему было обманывать меня?
— Чтобы произвести впечатление, импонировать вам, — ответила госпожа Бретт, — молодым женщинам нравятся зрелые мужчины. У нас, видите ли, госпожа, инстинктивно верное понятие, что понравиться молодому человеку — никакая не честь, другое дело — опытному, пожившему, который уже знает, что такое женщина и женское обаяние, вскружить голову такому — совсем другое дело. Поэтому мужчины частенько и прибавляют себе года, как мы убавляем их.
— Я никак не могу поверить, что и это, возраст мужа, ложь, — сказала Ирма.
— Почему бы и не быть этому, если врут и о другом, — сказала госпожа Бретт.
— О, вранья сколько угодно! — воскликнула Ирма, на английском языке ей было легко и приятно говорить об этом. — Мой муж вообще очень любит врать. С самого нашего знакомства он только и делал, что лгал, так что я порой не знаю, чему верить, чему нет.
— Дорогая госпожа, вы не находите, что ложь — наипрелестнейшее свойство мужчины, особенно женатого, иначе чертовски скучно и однообразно жить, прямо-таки серо. А когда муж умеет сочинять, он накручивает тебе по целым дням и неделям какой-нибудь вымысел. Сначала ты удивлена его говореньем, потом это тебя воодушевляет, пока не станешь чуть-чуть сомневаться, думать, докапываться, предполагать, терзаться, лить слезы, сожалеть…
— Я никогда не сожалела ни о чем, — перебила Ирма — Плакать — да, плакала, но не сожалела.
— Итак, муж — ваша первая любовь, — продолжала госпожа Бретт.
— Да, муж был моей первой любовью, — подтвердила Ирма, удивляясь, как они дошли до этой темы.
— Само собой понятно, иначе вы плакали бы и жалели, почему не вышли замуж за кого-нибудь другого, — объяснила госпожа Бретт. — Но поверьте, дорогая госпожа, как бы то ни было, сожалеть не стоит никогда, мужчины все одинаковы: все они лгут и в конце концов становятся скучными.
— Мой муж не скучен.
— Тогда позвольте спросить вас: почему вы стали употреблять румяна и губную помаду? Одно из двух: ваш муж моложе, чем он говорит, или он больше не интересует вас, и вы начинаете ловить взгляды других.
Ирма так и замерла, глядя с раскрытым ртом на госпожу Бретт. Ах, вот какая мысль была за всем этим длинным разговором! Но мысль эта ложная, совершенно ложная. И Ирма ответила:
— Моему мужу, возможно, меньше тридцати пяти, я не стану клясться, но другие мужчины ни капельки не интересуют меня, это твердо.
— Тогда ваш муж действительно не старше тридцати пяти, иначе он не позволил бы вам делать с собой то, что вы сделали, — убежденно сказала госпожа Бретт.
На это и у Ирмы было что сказать. И она сказала:
— Я пытаюсь преодолеть свою наивность, потому что мой муж хочет, чтобы у него была искушенная во всем жена.
— Имейте в виду, госпожа, ваш муж моложе тридцати! — от всего сердца рассмеялась госпожа Бретт, но сейчас же деловито спросила: — Вы любите своего мужа?
— Очень! — сказала Ирма. — Так люблю, что… Разве иначе я стала бы пытаться испортить себя.