Хозяин зеркал
Шрифт:
И Рэм не обиделся, ну просто ни капельки. Ясно же, что на гуля обижаться не стоит.
Зато вот светловолосый товарищ Черныша, хоть и не был гулем, понравился Рэму значительно меньше. Он сидел в нижней зале и внимал звукам фортепиано, смакуя при этом вино из морозного бокала. Словно нарочно издеваясь над изящной обстановкой, Беляк закинул на столик ноги в грязных туфлях. Вдобавок к грязи на туфлях, лодыжки Беляка были перемотаны бинтами в засохшей и бурой субстанции, которую Рэм не мог определить иначе, как кровь. Завидев тролля и его спутника, Беляк поморщился. Черныш, не обращая внимания на гримасу, плюхнулся на один из соседних стульев и потянул за собой
– Здравствуйте, – вежливо сказал Рэм и протянул руку.
– Виделись, – невежливо ответил светловолосый и руки не пожал.
– Ты тоже дискриминатор, – сокрушенно вздохнул Черныш. – А ведь, глядя в твои синие очи, человек несведущий мог бы заподозрить тебя в родстве с нацменьшинствами. Знакомься: Рэм, злостный неплательщик, а в остальном милейшее существо.
При слове «очи» Беляк потер левый глаз и снова поморщился:
– На кой мы сюда притащились?
– Мы притащились сюда, – возгласил Черныш, – чтобы отметить твое чудесное воскрешение, а также твою блестящую победу в дуэли, хотя последнее более чем сомнительно. Но в любом случае нам стоит выпить.
– Ну, я пойду? – робко спросил Рэм.
На плечо его упала тяжелая рука, и Черныш сказал:
– Никуда ты не пойдешь. А если мой друг не в духе, так не обращай внимания – он по жизни не в духе, пока трезвый.
– Мне надо в Клуб, – процедил Беляк.
– А мне надо выпить! И мы выпьем, чего бы нам это ни стоило. Эй, кельнер, вина!
Дальнейшее Рэм помнил немного смутно. Принесли вино, много вина в больших хрустальных графинах и в бутылках, вина белого, розового и темно-бордового, и все хотелось попробовать. Беляк сначала держался, только щурился презрительно, а потом вдруг тоже начал пить. Он пил и пил, вино лилось в него, как в бездонную бочку, – Рэм не понимал, как в человеке может уместиться столько вина. При этом светловолосый, кажется, совсем не пьянел – только глаза его, неестественно голубые, словно горные озера, сверкали все злее. Черныш, впрочем, не отставал. Его дружок так и не снял ног со стола, а Рэм не решался сказать, что смотреть на засохшую кровь довольно противно. На коленях Черныша сидели две девушки, на правом и на левом. Та, что на правом, с пепельными кудрями и фиалковыми глазищами, подмигнула Рэму и хихикнула:
– Парниша, не тушуйся. Бабка тебе зла не желала. Старая она у меня и малость тронутая, но клиенты пока не жаловались.
Потом на месте внучки Томной Гретхен почему-то оказался жуткий Фредди. Черныш гладил Фредди по загривку, а Фредди довольно урчал и махал обрубком хвоста. Потом они втроем очутились в бассейне. Было очень мокро, но не холодно. Вода доходила до груди, и кто-то в ней плавал, зубастый и нехороший. На листе кувшинки вместо жабы разлеглась зеленоволосая русалка с чешуйчатым скользким хвостом. Черныш сгреб русалку и зло поцеловал в губы. Обернувшись к Беляку, он прокричал:
– Ну чего ты? Давай! Она пахнет рыбой!
Беляк, вместо того чтобы поцеловать русалку, подтащил к себе дружка и принялся целовать его. Русалка возмущенно плеснула хвостом и ушла вглубь, и вода ни с того ни с сего превратилась в лед.
Потом они снова пили, причем Черныш пил из какой-то странной чаши в форме человеческого черепа, с глазами-рубинами.
– Кровь уйдет в землю! – вопил он. – И там вырастет город-сад! А если не город и не сад, то все равно что-нибудь да вырастет!
Потом Рэм остался один, потому что остальные двое отправились освежиться в умывальную. Освежались они очень долго – Рэм успел опорожнить еще бутылку и отказаться
– Кто мне заплатит за ущерб?! Кто? Ктоооооооо?!
Очнулся Рэм под фонарем. С черного неба сыпался легкий снежок. Фонарь освещал вывеску или не вывеску, а герб – оскалившаяся собачья морда, два скрещенных клинка и зачем-то линейка. Рэм потер лоб. В глазах все плыло и приятно покачивалось. Под вывеской была гостеприимно распахнутая дверь, так что тролль, поразмыслив, вошел.
Внутри обнаружился обширный зал с развешанными по стенам эмблемами, мечами и песьими головами. Головы Рэму не понравились, а в остальном все было очень уютно. В камине потрескивал огонь, бросая вокруг красноватые отблески. У самой двери прикорнул большой человек в ливрее. Наверное, он тоже счел комнату достаточно уютной и не захотел тащиться в снежную ночь. Рэм подумал, а не прилечь ли рядом и не подремать ли, когда его внимание привлекли голоса. Голоса доносились из-за полуотворенной двери. Неверными шагами тролль прошествовал через зал.
Заглянув туда, откуда звучали голоса, Рэм радостно осклабился. Новые друзья его не покинули! Они были здесь, и еще кто-то третий, маленький, пухлый и до смешного похожий на жабу. Но не на основательную или даже внушительную жабу из заведения, а скорее на мелкую и испуганную жабу. Жабовидный прятался за большим кабинетным столом, прижимая к груди клетчатый саквояж. Саквояж был набит так плотно, что не желал закрываться. Оттуда высовывались пачки купюр и золотом сверкали монеты. Деньжата у пухлого водились! Рэм прикинул, а не экспроприировать ли часть суммы на нужды Сопротивления, но тут его отвлекли от этих полезных и важных мыслей. Отвлек писк жабеныша. Уронив саквояж и выставив перед грудью дрожащие лапки – на правой сверкнуло кольцо, – тот проверещал:
– Господа, господа! Клянусь, я ничего об этом не знал и знать не желаю! Если Магнус причинил вам неприятности, с ним и разбирайтесь, а я ни при чем. Правила не нарушены, правила не нарушены!
– Магнус, боюсь, уже никому не причинит неприятностей, – усмехнулся Черныш, и что-то в усмешке рубахи-парня Рэму не понравилось. – С ним, как бы это сказать, уже разобрались. Последний раз я видел его, когда он падал в канал, а там неподалеку водопад…
– Какое огорчение! – всплеснул руками жабеныш. – Какая потеря! Такое достойное семейство… Правда, Магнус с юности пошел по кривой дорожке, а ведь я его предупреждал…
– Кто написал письмо, ты, гнида матрасная?! – рявкнул Черныш.
Его товарищ стоял у стены, сложив руки на груди и в ус не дуя.
– Какое письмо? – пискнул жабеныш.
Тут Беляк отделился от стены и тихо проговорил:
– «Когда отец напоит кровью сына». Кто это написал?
– Отец? При чем тут отец? Не знаю я никаких отцов, – бормотал жабеныш, шаг за шагом продвигаясь к большому гобелену.
Гобелен изображал псовую охоту и чуть шевелился от сквозняка, так что убегающий от псов олень поводил рогатой башкой, а река перед ним шла волнами. Рэм пригляделся и порадовался собственной наблюдательности – за гобеленом наверняка была еще одна дверь.