Хозяин жизни и смерти
Шрифт:
С этим разделом программы он ознакомился куда с большим пристрастием.
Ему было далеко не все равно, какие слова вложил в его уста Перси.
11
Эта же речь вечером шла гладко, как по маслу… Если бы только не одна деталь.
Программу, посвященную памяти директора Фиц-Моэма, Уолтон смотрел дома, удобно расположившись на диване из упругого пенопласта с бокалом в одной руке и текстом составленного Перси сценария в другой. Цветопередача огромного телеэкрана, занимавшего почти половину стены,
Политическая и общественная карьера Фиц-Моэма была прослежена обстоятельно и с огромной помпой и сопровождалась неумолкающим громом фанфар, показом десятков трогательных сцен из его жизни и насыщенным цветастыми оборотами текстом, который диктор за кадром произносил с надрывом, ни на секунду не ослабевающим. Перси был мастером. Время от времени кадры хроники перемежались цитатами из ставшей классической книги Фиц-Моэма «Свободное пространство и благоразумие». В ткань повествования естественно вплетались высокопарные речи тех или иных знаменитых политических деятелей, занимавших высшие правительственные должности.
Патетическую речь произнес плут и ханжа Сэймур Лэнсон, президент Соединенных Штатов. Номинально первое лицо в государстве, он был подлинным художником лишь в одном – в искусстве толкать речи. Уолтон завороженно слушал его трескотню. Да, в своей сфере Ли Перси – непревзойденный гений.
Чего-чего, а этого никак нельзя отрицать.
Наконец, почти уже в самом конце часовой программы, диктор объявил:
– Деятельность Бюро продолжается, хотя и погиб от рук наемного убийцы его благородный создатель. Директор Фиц-Моэм наметил себе в преемники совсем еще молодого человека, усвоившего идеалы ВЫНАСа. Мы не сомневаемся в том, что Рой Уолтон продолжит осуществление благородной задачи, начатое Фиц-Моэмом.
Во второй раз за сегодняшний день Уолтон узрел на видеоэкране свое собственное лицо. Мельком глянул на текст, который держал в руках, и снова поднял глаза на экран. Специалисты из команды Перси проделали поистине изумительную работу. Уолтон на экране выглядел настолько реальным, что настоящий Уолтон, развалившийся на диване в своей квартире, почти поверил, что это он в самом деле сейчас произносит речь, хотя и доподлинно знал, что она состряпана из отдельных разрозненных кадров и нескольких вырванных из контекста фонем с характерным для него звучанием.
Речь была совершенно невинной и простодушной. Застенчивым голосом он выразил благоговение, которое питает к покойному директору, надежду, что ему удастся заполнить пустоту, которая образовалась в связи с безвременной кончиной Фиц-Моэма, понимание священных задач, стоящих перед ВЫНАСом, и желание оправдать высокое доверие, которое ему оказывается на столь высокой должности. Продолжая слушать вполуха, Уолтон снова заглянул в текст сценария. И ужаснулся, не найдя в тексте сценария тех слов, что вдруг зазвучали с экрана. Он не помнил, чтобы такие строки попадались ему на глаза при первом чтении, и теперь тоже никак не мог отыскать их в том тексте сценария,
– Сегодня утром, – продолжал вещать с экрана псевдо-Уолтон, – мы приняли сигналы из космоса! С борта сверхсветового космического корабля, отправленного для обследования соседних с нами звездных систем чуть больше года назад. Сообщение об этой экспедиции не было обнародовано до сих пор по вполне понятным соображениям безопасности. И вот теперь, сегодня вечером, я счастлив поделиться с вами огромной радостью, которую я испытываю при мысли о том, что человечество наконец-то достигло далеких звезд… Там нас ждет совершенно новый мир, пышущая жизнью, богатая плодородными почвами планета, пригодная хоть завтра для освоения отважными поселенцами!
В ужасе Уолтон уставился на экран. Его видеодвойник снова вернулся к загодя подготовленному тексту, но Рой уже не мог его слушать.
Мысли его были всецело поглощены совершенно неслыханным своеволием со стороны Перси. Разгласить столь тщательно охраняемую тайну, не согласовав с ним, Роем Уолтоном, временно исполняющим обязанности директора Бюро! В состоянии тупого транса Уолтон досмотрел программу до конца. Теперь его интересовало только одно: какой будет реакция общественности, как только до них дойдет во всей полноте значение только что услышанной новости.
Проснулся Уолтон в шесть утра, разбуженный мелодичным звоном телефона. Испытывая крайнее раздражение, он резким движением утопил в панель клавишу «Прием» и тут же отключил передающую камеру видеоустановки в своей квартире, чтобы его собеседнику не видел сонного, помятого лица.
– Это Уолтон, – сердито бросил он в микрофон. – В чем дело?
На экране сформировалось изображение покрытого густым загаром лица мужчины лет сорока пяти – сорока восьми, коренастого, с коротко подстриженными волосами.
– Извините меня, шеф, что вытащил вас из постели в такую рань. С вами говорит Мак-Леод.
Уолтон мгновенно стряхнул с себя последние остатки сна.
– Мак-Леод? Откуда вы говорите?
– Из Лонг-Айленда. Всего мгновением раньше вошел в здание аэропорта.
Всю ночь летел после посадки в Найроби.
– Надеюсь, посадка оказалась благополучной?
– Как нельзя лучше. Корабль на удивление послушен. Мак-Леод обеспокоенно нахмурился. – Мне тут принесли утренний телефакс, пока я завтракал. И мне ничего не оставалось другого, как прочесть речь, которую вы произнесли вчера вечером.
– Вот как… Я…
– Ваша речь буквально потрясла меня, – спокойно продолжал Мак-Леод. – Только вот не кажется ли вам, что вы несколько поторопились поделиться известием о моем полете? Я имею в виду…
– Да, в самом деле, это было преждевременно, – ответил Уолтон. – Кто-то из моего персонала вставил этот фрагмент в мою речь, не известив меня об этом. Он за это понесет самое строгое наказание.
На суровом лице Мак-Леода появилось выражение искреннего изумления.
– Но ведь я слышал об этом из ваших собственных уст! Как же можно порицать за такое кого-либо из подчиненных?