Хозяин жизни и смерти
Шрифт:
– Как у вас обстоят дела? – справился Уолтон.
Харви выглядел крайне озадаченным.
– За прошедшие полчаса мне удалось с немалой для себя выгодой потратить несколько сот миллионов ваших денежек, Рой. Вы теперь крупнейший держатель акций «Ситизена».
– Сколько же именно?
– Сто пятьдесят две тысячи акций, примерно тридцать пять процентов от их общего числа.
– Тридцать пять процентов! А где же еще недостающие до контрольного пакета шестнадцать?
– Терпение, дружок, терпение. Я свое дело знаю. Я не погнушался вытряхнуть все дочиста из фондов мелких держателей, причем сделал это втихаря. Хотя переоформление стольких фондовых поручений обошлось мне в весьма круглую сумму.
– Почему
– Потому что подобные дела нужно обтяпывать как можно более осмотрительно. Вам известен расклад держателей акций «Ситизена»?
– Нет.
– Так вот, послушайте: двадцать шесть процентов принадлежат компании «Телефакс Амалгамейтед», а двадцать пять – Хорэйсу Мерлину. Поскольку Мерлин владеет и «Телефаксом», под его контролем находится пятьдесят один процент от общего числа акций, хотя не все они зарегистрированы непосредственно на его имя. Мерлин считает, что на оставшиеся сорок девять процентов можно не обращать внимания. Поэтому я занялся тем, что буквально выскребаю изо всех углов, куда только могу добраться, эти самые сорок девять процентов, используя в качестве прикрытия добрый десяток подконтрольных брокеров. Сомневаюсь, что мне удастся выскрести все без остатка, однако думаю набрать процентов сорок пять. Затем я подкачусь к Мерлину с посулами крупного навара и попробую выклянчить у него недостающие шесть процентов акций «Ситизена». Он, разумеется, проверит сложившийся к тому времени расклад, удостоверится, что остальные акции распределены по мелким фондодержателям, и, скорее всего, клюнет на подбрасываемую мною наживку, считая, что он и в этом случае оставляет «Ситизен» под полным своим контролем.
– А если он не согласится? – спросил Уолтон.
Ну уж об этом-то не беспокойтесь, – самоуверенно заявил Харви. – Еще как клюнет. Разве не для такого случая в мое распоряжение предоставлен миллиард долларов? Я преподнесу ему эту сделку под таким роскошным соусом, что он не устоит перед искушением. Ведь для того чтобы урвать тот жирный кусок, который я подсовываю, ему потребуется отстегнуть совсем чуть-чуть от пухлой пачки акций «Ситизена». И в ту секунду, когда он это сделает, я переведу все разрозненные ломтики на ваше имя. Имея в своем распоряжении пятьдесят один процент акций, вы просто вышвырнете Мерлина из совета директоров и станете управлять «Ситизеном» так, как вам заблагорассудится!
Просто и ясно, не правда ли?
– Великолепно, – сказал Уолтон. – Действуйте и дальше в том же духе.
И поддерживайте связь со мной.
Отключившись от Харви, Рой подошел к окну. Улица была буквально запружена толпами людей, снующих по всех направлениях, словно ползающие по земле наугад бесчисленные муравьи. Многие из этих людей держали в руках листы факсимильных бюллетеней, и среди них самым популярным был «Ситизен».
И очень многие из них, как только наступит вечер, разинув рты, уставятся на телеэкраны, предвкушая те радости, что несут им любимые калейдограммы.
Уолтон вдруг сжал пальцы в кулак. Как раз вот так, подумалось ему, ужесточает свою хватку над умами миллионов людей и ВЫНАС, захватывая контроль над средствами массовой информации. Если излишнее самомнение не подведет Харви, то уже завтра ВЫНАСу будет принадлежать его заклятый враг – телефаксимильное агентство «Ситизен», главный рупор антивынасовской пропаганды. Действуя тонко и изобретательно, можно буквально в считанные дни самым коренным образом изменить ориентацию выпускаемых им бюллетеней и превратить агентство в горячего поборника политики Бюро. И сделать это можно настолько незаметно, что большинству читателей «Ситизена» будет казаться, что никакой иной ориентации у него никогда и не было.
Что же касается цветомузыки – это, сам Уолтон не мог не признать, было ударом ниже
Примерно в 14.30, воспользовавшись некоторой передышкой в жестком ритме рабочего дня, Уолтон решил устроить себе запоздалый ленч в Бронзовой Палате. Он чувствовал острую необходимость хоть на какое-то время покинуть свой кабинет, который уже понемногу начинал действовать ему на нервы.
Сегодня в Бронзовой Палате преобладала светло-вишневая гамма. Уолтон выбрал отдельный кабинет, слегка перекусил бифштексом из хлореллы, запивая его хорошо очищенным ромом, и, расположившись на диване, установил на таймере двадцать минут сна. Когда через заданный промежуток времени особые колебания подушек мягко пробудили его, он радостно потянулся, чувствуя, что освободился от напряжения, железной хваткой душившего его всю первую половину дня.
Чтобы еще больше прояснить сознание, Рой включил электролюминесцентный калейдоскоп и стал любоваться игрой узоров на огромном экране. Этот калейдоскоп в основе своей имел те же принципы, что закладывались и в цветомузыкальные программы, транслирующиеся по телевидению. Единственное отличие заключалось в том, что администрация Бронзовой Палаты передавала по автономной закрытой сети свою особую версию, в которой преобладали доставляющие гораздо большее эстетическое наслаждение светло-зеленые и бледно-розовые тона, в то время как для общего пользования телестудии пускали по видеоканалам откровенно мелодраматичные, рассчитанные на низменные вкусы зрительской аудитории кричащие красные и темно-лиловые цвета и перемежающиеся в рваных ритмах узоры.
Однако сейчас Уолтон глядел на сменяющиеся цветные орнаменты совсем иначе. Теперь, осознав, каким опасным оружием могут стать ритмично вспыхивающие узоры, он уже не был уверен, что владельцы Бронзовой Палаты не внедряют в его подсознание угодные им мотивы и стереотипы поведения, периодически вставляя текстовые сигналы.
Резко выбросив руку, он выключил калейдоскоп.
Цель оправдывает средства. Чудная поговорка, позволяющая ему делать почти все, что угодно. Тут ему припомнилось логическое заключение, сделанное еще Иваном Карамазовым: если Бога нет, тогда все дозволено.
Но и Бог, и Достоевский давно уже устарели, напомнил он себе.
Современный Бог – это худощавый молодой человек в кабинете на двадцать девятом этаже Каллин-Билдинга. Что же касается Достоевского, то он просто писал книги, и поэтому тем более с ним можно не считаться.
Рой вдруг почувствовал какую-то неуверенность в себе. Наверное, не очень-то умно с его стороны выпускать на свободу калейдоскопическую пропаганду. Стоит хоть раз спустить с цепи такого опасного зверя, и будет очень нелегко снова загнать его в клетку. Он понимал, что как только завершится пропагандистская кампания, придется срочно организовывать предварительную проверку всех калейдограмм, транслируемых как по телевидению, так и по закрытым кабельным каналам.
Самым ужасным в подобных пропагандистских методах, насколько он понимал, было то, что с их помощью можно внушить почти любую мысль, не вызывая каких-либо подозрений со стороны зрителей. И если даже рассказать об этом после внушения, зритель не поверит, так как будет убежден, что навязанная ему мысль зародилась в сознании без постороннего вмешательства.
Уолтон заказал еще порцию рома, и когда подносил стакан к губам, рука его слегка подрагивала.
– Пока вас не было, звонил мистер Ладвиг из Организации Объединенных Наций, – поспешила уведомить его секретарша, как только Рой показался в приемной. – Он просил связаться с ним, когда вы вернетесь.