Хозяйка большого дома

Демина Карина

— Тебе было больно, — это не вопрос, и Ийлэ переворачивает ладонь, скрывая недочитанные линии. Она осторожно проводит пальцами по щеке, стирая живое железо.

А Райдо не заметил, как оно прорвалось.

— Было, но это меня не оправдывает. Я был и смешон, и жалок, не способный справиться с этим мальчишкой… и наверное, я сам это понимал, оттого и злился сильней.

Живое железо послушно ей.

Странно.

Альвы ведь другие, но оно тянется за ее пальцами, желая удержать. И сам Райдо тянется, но ему страшно.

Сломать лед.

Нарушить равновесие.

И просто все испортить.

— Но и ему приходилось несладко… он не жаловался, но однажды появилась она. Пришла ко мне с беседой, думала, что если меня попросить… она просила. Проклятье, она умоляла меня оставить его в покое. И мне нравилось, что она умоляет. Я чувствовал себя почти всесильным.

Райдо уткнулся носом в раскрытую ладонь.

— Я сказал, что если она примет мое предложение, то… он будет жить. Откажется, и я найду законный способ свернуть ему шею.

— Она согласилась?

— Нет.

Ладонь дрожала.

От отвращения? И надо полагать, он заслужил это отвращение, вот только не знает, как дальше быть.

— Она убежала, а я… я помню, что набрался… и отправился в клуб… и там громко, чтобы слышали все, начал рассказывать, что бывшая моя невеста… я высмеивал уже ее, знал, что донесут. И что этого он точно не оставит. Вызов пришел на утро.

Белая картонка, нервный почерк.

Место.

Время.

И шальная радость, что вот теперь Райдо всем покажет, кто настоящий мужчина.

— Я никому не сказал. Знал, что остановят. И из дому сбегал… он меня ждал. И в глаза глядя, заявил, что я подлец и скотина. К слову, истинную правду сказал. А я обиделся. Принято говорить, что на правду не обижаются, но это ложь. Правда обижает, если ты не готов ее признать. Я признать правду готов не был.

— Вы дрались?

— Если избиение можно назвать дракой, то да. Я все ждал, когда он ляжет, попросит пощады, а этот щенок… не щенок, мы одного возраста, но он был таким… мелким… он вставал снова и снова… но и он не был бессмертен.

— Ты его убил?

— Нет, — Райдо покачал головой и языком тронул зубы.

Казалось, скрипит на них тот белый прибрежный песок. И вкус крови ощущается явно, сладковатой, терпкой.

— Убил бы, но меня остановили. Братьям все же донесли о дуэли. Правда, искалечить я его успел.

Как есть песок, белый-белый.

И красная кровь.

Сухопарый зверь лежит на боку. И бок этот разодран. Чешуя клочьями, она была мягкой, эта чешуя, и рвалась легко. Зверь еще дышит, и это видится Райдо в высшей степени несправедливым.

Он должен был издохнуть.

— Придурок! — брат орет, трясет за плечи и, отчаявшись доораться, отвешивает затрещину. Но красная пелена не спадает. — Ты понимаешь, что натворил?

То, что следовало бы сделать сразу.

Теперь она увидит, что зря связалась с этим ничтожеством. Зачем нужен супруг, который не способен защитить семью? А этот не способен…

— Формально я был в своем праве. Всего-то принял вызов. Но все вокруг знали, как я этого вызова добился… не скандал, нет, но почти. Слухи. Сплетни. Матушка слегла с мигренью… ей было за меня стыдно.

Не только ей, но я не понимал, что именно сделал не так. То есть, мне объясняли, не раз и не два, а я все равно не понимал. И ждал, когда она придет… цветы послал с извинениями за грубость. Она пришла с этими самыми цветами. И этим букетом меня отхлестала. Сказала, что я чудовище. Что она скорее умрет, чем выйдет за меня, что он… он все равно лучше в сотни, в тысячи раз. И она его не бросит. Не бросила. Говорили, что он уже не встанет с постели, но она не бросила.

— И как…

— Она его подняла. Я так думаю. Или он встал ради нее… тогда-то всем было очевидно, что он почти и не жилец. И думаю, со-родичи пытались отговорить ее от этого брака. Расторгнуть договор. Но она отказалась. Она была удивительно сильной женщиной… хотя и хрупкой…

— Как хрустальная рюмка?

— Мы же, вроде, на вазу договорились?

Ийлэ смотрит серьезно, спокойно. И знает, что история не окончена, но и услышанного довольно, чтобы уйти. А она не уходит. И Райдо понятия не имеет, чем заслужил ее доверие.

— Если ты думаешь, что после ухода ее я вдруг прозрел, то ошибаешься… напротив, я преисполнился уверенности, что весь мир — полное дерьмо… ударился в загул и, наверное, натворил бы глупостей, но отец отослал на границу. Сказал, что раз уж у меня в жопе сила гуляет, то надо найти ей применение, чтоб на пользу роду была, а не во вред. Вот и служил я… пил, в картишки играл, по шлюхам ходил. И на жизнь жаловался. Почему-то такие, обиженные ублюдки, как я, очень любят кому-то на жизнь пожаловаться. А через пару лет моего младшего братца искалечили в драке…

Райдо замолчал.

Страшно тревожить эту память, потому что за ней слишком много всего.

Гнев. Боль.

Бессилие.

— Кейрен — особый… он младшенький. Самый слабый. Самый светлый из нас. И самый невезучий. Он вечно во что-то влезал, но чтобы вот так… в парке на грабителей напоролся и деньги не отдал. Удар по голове и… думали сначала, что умрет. Потом, что калекой останется. А как по мне, так лучше умереть… тогда я и очнулся. Это было… как ведро ледяной воды на голову. Я вдруг увидел и Кейрена, и себя… и того… не важно, главное, я вдруг понял, что это — наказание. От судьбы ли, от предвечной Жилы… но она, говорят, милосердна к своим детям. Я тогда все думал, что если наказывать, то меня… его-то за что трогать? Совсем ведь ребенок… а потом… если бы я напоролся, я бы так ничего и не понял. Решил бы, что опять мне не повезло… издох бы тихо, потому как слабый…

— Ты не слабый.

— Теперь? Возможно. Но случись со мной тогда то, что произошло сейчас, я бы сдался. Лег бы тихонько и издох всем на радость.

— Твой брат…

— Встал на ноги. И школу закончил, хотя родители были против. Служит сейчас в полиции… в армию хотел, но тут уж его не пустили. Оно и верно. Кейрен у нас слишком нежный для армии. А в полиции его ценят. Дядя говорит, что он талантливый. Бестолковый только. И невезучий. Но про это я, кажется, уже говорил.

И все-таки жаль, что она разучилась улыбаться.