Хозяйка Империи
Шрифт:
– Повивальные бабки уже сказали тебе, кто будет новым наследником Акомы - сын или дочь?
Мара вывернулась из его рук, и ее глаза расширились от возмущения.
– Я не говорила тебе, что беременна! Кто из служанок выдал мой секрет?
Хокану ничего не ответил, но его улыбка стала шире.
Схватив его за руки, кольцом обвивающие ее стан, властительница сама дала ответ на свой вопрос:
– Понятно. Все мои служанки помалкивали, а вот мне до сих пор ничего не удается утаить от тебя, муж.
Но это было не совсем так. При всей их взаимной привязанности существовали в душе жены такие глубины, куда даже
Вот и сейчас, когда она радостным шепотом уведомила его, что скоро он станет отцом - отцом своего кровного, а не усыновленного ребенка, - Хокану уловил в ее голосе едва различимый оттенок горечи. Мару что-то тревожило, и ее беспокойство на этот раз не было связано ни с утратой Айяки, ни с вмешательством Ассамблеи, наложившей запрет на любые ее попытки отомстить Джиро. Вместе с тем он чувствовал: сейчас неподходящий момент, чтобы затевать расспросы.
– Я люблю тебя, моя владычица, - прошептал он.
– Ты будешь окружена заботой, и тебе придется к этому привыкнуть, потому что я собираюсь самым бессовестным образом баловать тебя день за днем, пока не настанет время родить.
– Он повернул ее лицом к себе и поцеловал.
– А потом, возможно, окажется, что я слишком вошел во вкус, и мне будет трудно отказаться от этой привычки.
Мара устроилась поудобней в объятиях мужа; ее пальцы медленно скользили по его груди.
– Ты самый лучший муж в Империи, любимый, - намного лучше, чем я заслуживаю.
Утверждение было спорным, но Хокану промолчал. Он знал, что ее любовь к нему глубока и непритворна; знал, что она дарит ему такую меру ласки и удовлетворения, на какую способна не каждая женщина, и все-таки в глубине души он чувствовал, что в ее отношении к нему не хватало чего-то важного. Властительница никогда не лгала мужу; ему и в голову не пришло бы упрекнуть ее в холодности. Тем не менее бывали моменты, когда ее мысли витали где-то в другом месте, куда ему никак не удавалось проникнуть. Ей чего-то недоставало, и чутье подсказывало ему: дать Маре то, в чем она нуждалась, не в его силах. Он не пытался достигнуть невозможного, но, полагаясь на силу прожитых вместе лет, возводил несокрушимую цитадель согласия и понимания. Он хотел, чтобы она была счастлива, и это ему удавалось, пока стрела не сразила коня, убившего ее сына.
Мара отодвинулась от Хокану; взгляд ее темных глаз, казалось, был прикован к цветам в саду за отодвинутой перегородкой. Ветер раскачивал цветущие ветки ее любимых кекали, и их аромат волнами набегал в спальню. Издалека было слышно, как пекарь бранил мальчишку-раба за нерасторопность; на пристани нагружали почтовую барку, и звуки, далеко разносившиеся над спокойной гладью воды и достигавшие спальни, казались непривычно резкими в тишине туманного утра.
Хокану задержал в руке пальцы Мары и погладил их. Ласка осталась безответной, и он понял, что мысли жены не связаны с обычными коммерческими делами.
– У тебя снова Ассамблея на уме?
– спросил он.
Прекрасно сознавая, что это не так, он все-таки не оставлял надежду окольными путями вызвать ее на откровенность.
Мара крепко сжала его руку:
– У сестры твоего отца двое мальчиков, и у тебя есть троюродный брат, у которого пятеро детей, и трое из них - мальчики.
Не зная, что последует
– Если бы что-то случилось с Джастином до того, как у тебя родится ребенок, мой отец мог бы выбирать среди нескольких кузенов и родственников, чтобы решить, кто из них унаследует после меня мантию Шиндзаваи. Но тебе не стоит беспокоиться, любимая: я твердо намерен оставаться живым и стоять на страже твоей безопасности.
Мара нахмурилась, обеспокоенная больше, чем он предположил вначале.
– Нет. На этот счет у меня нет сомнений. Но я не могу допустить, чтобы имя Акомы растворилось в имени Шиндзаваи.
Хокану привлек Мару ближе к себе, осознав наконец истинную причину ее беспокойства.
– Теперь я понимаю, чего ты боишься. До тех пор пока не родится наш ребенок, ты остаешься единственной носительницей имени Акомы.
Мара кивнула. Даже в этом легком движении угадывалась вся мера страха, который она пыталась побороть и который скрывала на протяжении двух последних лет. И кто посмел бы ее в этом упрекнуть после всего, что она выстрадала с единственной целью - не дать прерваться династии предков, - и после того, как погиб ее сын!
– В отличие от твоего отца у меня не осталось родственников и нет возможности выбирать.
– Она перевела дыхание и выпалила напрямик то, что ее мучило: - Я хочу, чтобы Джастин принес клятву на натами Акомы.
– Мара!
– воскликнул пораженный Хокану.
– Что сделано, то сделано! Мальчику почти пять лет, и он уже дал клятву Шиндзаваи!
У нее был такой вид, словно он нанес ей рану. Глаза казались слишком большими на исхудалом лице, и слишком резко обозначились скулы: разом сказались и затаенное горе, и утреннее недомогание.
– Освободи его.
Только в присутствии врагов доводилось ему раньше наблюдать выражение непреклонной решимости, застывшее сейчас на лице Мары; но, видят боги, он-то не был ей врагом. Справившись с первым потрясением, Хокану придвинулся и снова притянул ее к себе. Мара дрожала как в лихорадке. Внимательно и терпеливо он обдумывал неожиданное требование жены. Он пытался встать на ее место, увидеть вещи ее глазами и в то же время найти какую-то общую опору, чтобы можно было здраво все обсудить. Хокану был глубоко убежден: если освободить Джастина от одной присяги и привести к другой - никакой пользы это не принесет, и прежде всего - самому мальчику. Ведь он уже не младенец-несмышленыш: он успел понять значение имени, которое носит.
Смерть старшего брата и без того явилась тяжелым испытанием для Джастина, нельзя было делать из него пешку в политической игре. Как бы сильно Хокану ни любил Мару, он сознавал, что вряд ли согласится возложить на плечи невинного ребенка такую опасную ношу, как вражда Джиро.
Духовная близость между властительницей и ее консортом позволяла каждому из них угадывать мысли другого. Вот и сейчас Мара ответила на невысказанные возражения Хокану:
– Мальчика, который способен ходить, говорить и отличать чужаков от своих, убить гораздо труднее, чем младенца в колыбели. В качестве наследника Шиндзаваи наш новорожденный ребенок будет в большей безопасности. Наши враги прекрасно понимают, что одна смерть не сможет положить конец твоему дому и всей династии Шиндзаваи.