Хозяйка замка Ёдо
Шрифт:
— Адзути?! Какая неприятность! Да ты просто ещё не знаешь, до чего хорош Дзюракудаи. Тут есть всё, чтобы обеспечить тебе благостное времяпрепровождение: роскошно украшенные покои, толпа прислужниц, бросающихся исполнять любое твоё желание, всякие игрища и забавы… — Хидэёси усмехнулся. — Короче, предпочитай себе Адзути сколько влезет, я всё равно тебя туда не отпущу!
Последние слова прозвучали как приказ. Неожиданно выражение лица Хидэёси снова изменилось, он посуровел и поднялся на ноги.
— Я пришёл сюда в надежде приятно провести с тобой время, однако некое дело первейшей важности не даёт мне покоя. Распоряжения, конечно, будут выполнены, но надо бы мне самому этим заняться…
«Должно быть, — подумала Тятя, — тревожится о письме, насчёт которого говорил с вассалами,
После его ухода девушка почувствовала опустошение и вместе с тем облегчение оттого, что скорбное событие удалось отодвинуть ненадолго во времени. Но в тот же вечер, в час Птицы [70] , за ней явилась пожилая придворная дама.
70
Час Птицы- время с 18.00 до 20.00.
— Госпожу просят принять приглашение, каковое поможет ей развеять скуку. — На бесстрастном, похожем на маску Но лице старухи живыми казались только губы.
— Идёмте, — сказала Тятя, бледная, но готовая к встрече с самым могущественным человеком Японии, который совсем недавно сидел рядом с ней в гостиной и никак не мог отрешиться от государственных забот. Она твёрдо вознамерилась родить от него ребёнка и добиться дозволения на строительство замка.
Старуха взяла её за руку своей иссохшей узловатой лапкой, к ним безмолвно присоединились две прислужницы, и они все вместе покинули резиденцию. Прозрачный лунный свет ласкал измученный грозою сад, в небе продолжали свой стремительный бег на запад облака; прикосновение лёгкого ветра к коже было неприятно тёплым и влажным…
Тятя вышла из покоев Хидэёси на рассвете и пустилась в обратный путь к своей резиденции мимо многочисленных жилых павильонов, которые занимали незнакомые ей вельможи и воины. Старуха семенила впереди, указывая дорогу, позади мелкими шажками ступали две прислужницы.
Старуха часто останавливалась и, повелительно оглядываясь назад, безмолвно требовала того же и от Тяти, словно хотела таким образом избавить её от лишнего напряжения и усталости после бурной ночи. Тятя уже возненавидела старую каргу, такую предупредительную, такую услужливую, и, замедляя шаг, всякий раз испытывала от этого чудовищное унижение, на смену которому тотчас приходила необоримая ярость.
— Госпоже не холодно? — спросила старуха.
— Нет, — сердито буркнула Тятя.
Занималась заря, в воздухе пока ещё веяло прохладой, но весна уже сдавала позиции, готовилась удариться в бегство перед рано заявившим о себе в том году летом.
Солнце встало над горизонтом, а Дзюракудаи ещё спал, в его крепостных стенах царило сонное молчание, в садах и дворах не было ни единой живой души.
Три женщины покинули Тятю у входа в её покои — их заменили другие прислужницы, которые и препроводили свою госпожу в опочивальню, где уже была приготовлена постель. Княжну снова накрыла волна унижения. Она велела прислужницам раздвинуть сёдзи, затем отослала обеих и в одиночестве долго сидела на футоне, глядя в сад на маленькие кустики жёлтых роз у самой энгавы. Яркие цветы слепили осоловевшие глаза, Тятя была изнурена до предела, но боялась, что если она ляжет, то опять испытает приступ унижения.
И всё же сон её сморил, она проспала до полудня, а проснувшись, обнаружила у изголовья два лакированных подноса со сладостями, присланными Хидэёси.
В течение пяти дней Тяте доставили от него ещё много подарков, но никаких других вестей не поступало. И вот, когда чувство стыда стало потихоньку отпускать её, она снова получила приглашение навестить кампаку. На сей раз её отвели в роскошные покои у подножия тэнсю, и там, сидя рядом с его высокопревосходительством на чудном заморском кресле, инкрустированном перламутром, в окружении многочисленных придворных дам, ей довелось поприсутствовать на удивительном представлении: варвары из западных земель, люди с необычным цветом глаз и волос, совсем не похожие на сынов Ямато, развлекали их плясками и прочими диковинными умениями. Тятя смотрела на ловкачей, танцевавших, удерживая на голове и в руках сосуды с водой, из которых не упало ни одной капли, видела жонглёров, акробатов и фокусников. Иноземные затейники один за другим выходили показать своё мастерство, и, как только Хидэёси замечал, что Тятя проявляет к кому-то из них интерес, он отдавал приказ продолжать представление как можно дольше, а когда девушка отводила глаза, тотчас прогонял актёра.
В тот вечер Тятя впервые попробовала виноградное вино — рубиновую жидкость, которую подали ей в хрустальном бокале. Она пригубила напиток — её рот наполнился терпкой горьковатой сладостью; выпила два бокала — и захмелела в мгновение ока. Успев заметить, что Хидэёси уже нет в зале, девушка с некоторым облегчением позволила двум прислужницам проводить её, слегка пошатывавшуюся, в опочивальню, но когда она вошла туда, хмель тотчас испарился — Хидэёси поджидал её на футоне.
Потом Тятя долго не смыкала глаз, прислушиваясь к шороху дождя, который деликатно постукивал по навесу. Дождь начался в полночь. Княжна говорила себе: ничто не мешает ей убить Хидэёси прямо сейчас, это ведь так легко сделать. Самый могущественный человек в Японии мирно спит рядом с ней, обратив стареющее лицо к потолку… Она подумала о тайничке, в котором спрятала свой кинжал, и эта мысль удивительным образом принесла успокоение.
Её отец, её дед, её старший брат… сколько ещё родственников, дальних и близких, погибли по вине этого мужчины, увидев перед смертью свой замок в огне? А матушка? А отчим? А Моримаса Сакума, гордый молодой воин? Все они сложили головы из-за него. Нахлынули детские воспоминания — о безутешном горе, охватившем матушку, когда ей принесли весть о том, что Хидэёси поймал её сына, маленького Мандзюмару, и велел «изрубить его в куски»…
Да, Хидэёси в ответе за смерть всех тех, кто был дорог её сердцу, и если она захочет отомстить, теперь это не составит труда. Как странно думать о том, что человек, которого с детства надо было бояться и ненавидеть, теперь находится в её власти, отдан ей на милость!
Наконец Тятя задремала и проснулась с рассветом. Уверенность в том, что у неё есть неотъемлемое право распоряжаться жизнью и смертью Хидэёси, заглушила чувство стыда, позволила забыть об унижении, которому подверглось её тело, и помогла спокойно заснуть в одной постели со старым властелином.
Спустя некоторое время, на тринадцатый день пятой луны, в придворном святилище Хидэёси были устроены; ритуальные пляски-кагура [71] . Месяцем раньше, по случаю своего визита в Дзюракудаи, Небесный государь пожаловал высший придворный ранг Госпоже из Северных покоев [72] , официальной супруге Хидэёси, и празднество было дано в его, императора, честь.
71
Кагура — обряд, призванный умилостивить богов, исполняется храмовыми девами-мико на площадках перед синтоистскими святилищами под аккомпанемент флейт-фуэ и барабанов.
72
Госпожа из Северных покоев (Кита-но-мандокоро) — почтительное обозначение главной официальной супруги императора или вельможи, занимающего высшую государственную должность, в том числе кампаку. Кита-но-мандокоро и её свите по традиции отводилось всё северное крыло дворца высокопоставленного супруга — отсюда и титул.
Пересуды об этом восхитительном зрелище не утихали в Дзюракудаи несколько дней, именно тогда Тятя впервые услышала о жене Хидэёси. Госпожа из Северных покоев жила в Осакском замке, поэтому встретиться им пока не довелось, больше того — Тятя даже не знала до сих пор о её существовании. Странно было слышать все эти разговоры в кулуарах дворца о плясках-кагура, которые какая-то Госпожа из Северных покоев устроила, чтобы отблагодарить императора за проявленную благосклонность, но ещё удивительнее было то, что её, Тятю, держали в неведении о присутствии в окружении Хидэёси женщины, обладающей столь огромной властью и столь высоким рангом.