Храбр

Дивов Олег Игоревич

Бабища с ужасной звериной мордой. Выше Ильи почти на голову, в плечах, как он, а ниже спины, как полтора Ильи. Пегая с проседью. Мамаша.

У супруги Солового были необъятные бедра, огромные груди свисали до пупа, тяжело мотаясь при каждом шаге. Маленькие красноватые глазки, казалось, полыхали огнем. На ходу мамаша переваливалась как гусыня, но приближалась очень быстро. Еще немного – и сгребла бы Илью длиннющими лапами.

Илья чуть присел и рыкнул, вызывая на бой.

Мамаша прижала уши, разинула пасть и завизжала.

Илья временно оглох. Успел подумать, что разозленная медведица не

такая страшила, пожалуй.

А старая самка прыгнула на него.

Илья бежал со двора так поспешно, что оставил там булаву. Из оружия с ним были только непременный засапожный нож да любимая плетка-семихвостка за поясом, давний подарок Добрыни.

И вот этой плетью Илья хлестнул, рубанул мамашу с разворота поперек ее болтающихся грудей. Семь ремней с узелками, в каждый из которых был зашит кусок свинца, глубоко вспахали живую плоть и улетели дальше, потянув за собой алые струи, ярко-алые в свете колючего зимнего солнца.

Самка вскрикнула так, что Илья расслышал этот вопль даже сквозь набившуюся в уши глухую тишину. Телом расслышал. Он уже завершил свой отскок-разворот и прочно встал на обе ноги рядом с тропинкой, а самка бежала сквозь то место, где Илья только что был. Руками она обхватила себя, пытаясь зажать раны. И кажется, сильно клонилась вперед. Вот-вот упала бы.

Короткая, чуть шире ладони Ильи, рукоять семихвостки была вита из тех же сыромятных ремней, но внутри прятался железный стержень. Наружу выглядывал полукруглый, как шляпка гриба, ударный наконечник. Илья шагнул мамаше за спину, изо всех сил подпрыгнул и с размаху врезал железкой под острый затылок, туда, где едва угадывалась шея.

В руку отдалось хрустом. Огромная баба медленно повалилась мордой вниз, безвольно уронив руки вдоль туловища. Снег под тушей сразу набух кровью.

Илья осмотрелся. Потряс головой. Он по-прежнему не слышал почти ничего. Но остро чувствовал неприятный буравящий взгляд из леса. За Ильей наблюдали – опасливо, нерешительно. Кажется, его начали бояться. Он слишком легко одержал победу.

От села шли на подмогу Петровичи, опять со своими луками, мелкими шажками, испуганно полуприсев, нелепо тыча стрелами во все стороны. Илья высоко поднял руку, давая знак – стой. Дождался, пока его увидят, и показал: назад. Петровичи тут же убрались, как ему почудилось, с радостью. У них наверняка заложило уши и тряслись поджилки.

Вдогон Петровичам из глубины леса понесся свист-скрежет. Все такой же противный, но уже не очень страшный.

Мертвая баба на тропинке сучила ногами. От нее одуряюще несло зверем. Молодая так не пахла.

Илья взмахнул плеткой, стряхивая кровь. Глядел в сторону леса и ждал, когда пройдет звон в ушах, сменивший глухую пустоту. Звенело аж до боли. Что-то будет, когда он сойдется вплотную с Соловым. Не стать бы до скончания веку тугоухим. С другой стороны – вылез бы Соловый прямо сейчас. И пускай старый волот гораздо быстрей да ловчей своей бабы, умнее ее, наконец. Зато он тоже чувствует боль. Пару раз попасть семихвосткой… Хорошо бы по морде, чтобы прикрыл ее лапами и стал вовсе беззащитен хоть на миг. Соловый всего лишь несчастная тварь, он не виноват, что такой. Убить его быстро. Прикончить. И домой.

Илья свистнул. Потом зарычал.

Лес не отозвался. Только ел храбра злыми глазами. Илья повернулся к лесу спиной, уставился на бабу. Та уже не сучила ногами. Под ней разливались пятна, большое красное и небольшое желтое.

Илья сплюнул и медленно пошел к селу.

Никто не выскочил из леса ему вслед. Это было плохо. Значит, твари вправду напуганы. Но к ночи осмелеют. Явятся, уткнутся в стену огня – а дальше? Поди догадайся, что им придет на ум. Возьмут, да просто ломанутся вперед с голодухи – все сразу. Кого в дверях пришибешь, а кто и в дом пролезет. Как Илья ни хорохорился, а сражаться с матерым волотом на тесном постоялом дворе ему не улыбалось. В драке нос к носу любой неверный шаг может стать последним. Судя по размерам мамаши, Соловый вовсе чудовище. Если ему удастся облапить храбра, прижать к груди, Илья хрустнет и треснет. И Петровичи не спасут, втроем они только помешают друг другу, биться надо один на один.

Нет, Илья не боялся всего этого, он знал, что так или иначе справится. Но после встречи с «девкой» и ее мамашей пропал былой охотничий задор. Храбр за последние годы подзабыл, какие они – волоты, сколь причудливо в них перемешаны человечье и звериное начало. И как странно в нем самом, Илье Урманине, уживаются глубокая жалость и лютая ненависть к ним.

Теперь вспомнил. И сразу захотелось кончить дело скорее – холодно, расчетливо. Нынче же.

Всех убить и всё забыть.

Как вытащить тварей из леса засветло?..

Братья стояли бок о бок, поджидая Илью. Рожи у Петровичей оказались виноватые и пристыженные.

– Ну, Илюша… – сказал Лука.

– Чего? – Илья потряс головой, будто ему в ухо попала вода.

– Ну… И ну.

Илья оглянулся. Дохлую бабу на тропинке отсюда было видно.

– Значит, ты! – он ткнул плеткой в Луку, тот заметно подался назад. – Давай руби бабе голову, отрабатывай свою дюжину гривен. Василий!

– Я! Не кричи так.

– Сам кричишь. Это мы оглохли малость, ничего, пройдет. Становись с луком вон туда, следи за лесом, если кто высунется – стреляй.

– Да!

Илья поковырял в ухе пальцем.

– Девку прибили? – вспомнил он.

– Да!

– Врете… – Илья вздохнул. – Ну зачем? Думали бы, кому врать. Ладно, делайте, что сказано.

Он зашел на двор, жадно напился. Покопался в дорожной сумке, достал грязноватую тряпицу и принялся оттирать семихвостку от крови.

Издалека донесся стук топора. Илья удовлетворенно кивнул. Привычный острый слух возвращался к нему. Это было хорошо.

* * *

«Девка» так и висела на стене, распятая, уже молча. Когда Илья приблизился, открыла глаза и уставилась тупым звериным взглядом.

– Сейчас все кончится, – сказал Илья.

И сунул ей нож под левую грудь.

«Девка» всхлипнула, дернулась и умерла.

– Что ж вы такое, а? – пробормотал Илья, вытирая лезвие ножа о мягкую пегую шерсть. – И похожи на нас вроде, и другие совсем…

Даже сейчас, когда конечности «девки» безвольно повисли, было видно, как сильно оттопырены большие пальцы на ее ногах, а на руках – наоборот, плотно прижаты. Волоты не могли складывать кисть в кулак, палки и камни брали только всей пятерней внахлест. Правда, это не делало их менее ловкими и смертоносными.