Храбр

Дивов Олег Игоревич

– И чего вы лезете к нам? – спросил Илья. – Поубиваем ведь. Жили бы себе и жили… Эх.

Появился Лука, слегка забрызганный красным. Под мышкой у него была корзина с отрубленной головой «мамаши», в руке тот самый лесорубный топор.

– Тяжело рубить, шеи почти не видно, – пожаловался он. – Кровищей изгваздался весь. Сказать Василию, чтобы звал наших костры выкладывать?

– Нет.

– …И перекусить не мешало бы.

– Нет, – повторил Илья. – Мы закончим все сегодня. Прямо сейчас. Давай отвязывай эту.

– Сегодня закончить хорошо бы. А как? Напугал ты

их, Илюша, сильно напугал.

– Жрать им от этого меньше не хочется, – сказал Илья и вышел.

Повесил на плечо тулу со стрелами, достал из поясного кошеля тетиву, придирчиво осмотрел – по зиме за ней требовался глаз да глаз. Взял лук. В отличие от длинных луков Петровичей, этот был короткий, удобный для стрельбы из седла. Тяжелый, мощный, сработанный из турьих рогов, с очень толстой рукоятью – под могучую лапищу Урманина. Конечно, Илья тратил меньше сил на выстрел, чем простой человек, и ему легче было выцеливать, но какой-то особенной меткостью он не отличался. Зато бил дальше всех и крепче – уж если попадал, только брызги летели.

Илья шагнул было со двора, но в дверях остановился. Сдвинул шапку на лоб, поскреб в затылке. Тяжело вздохнул. Он кое-что запамятовал.

– Лука!

– Ась?

– Девку отвязываешь? Ремни порезать успел?

– Пока один только… Нельзя было? – Голос у Петровича оказался заранее виноватый, прямо холопский голос. Сильно на Луку повлияло то, как Урманин в два удара разделался с «мамашей».

– Остальные не режь. Сверни их, и вожжи заодно, кинь тут на стол. Пригодятся.

– Как скажешь, Илюша. Задумал чего?

– Да так… Обещал Добрыне и едва не забыл.

– М-да… Сомневаюсь я, что воеводе нужна старая драная упряжь, – буркнул Лука.

Илья в ответ только усмехнулся.

– Обезглавишь девку – тащи ее сюда, – бросил он через плечо и вышел со двора.

Василий Петрович стоял у линии костров, глядя в сторону рощи, где валялась дохлая баба. Илья подкрался сзади бесшумно и кашлянул. Василий на миг слегка присел, но сразу выпрямился и, сохраняя достоинство, сказал, не оглядываясь:

– Близко лежит баба. Пока светло, не выйдут они к ней.

– Сам знаю.

Илья достал из тулы стрелу, поглядел на черешок наконечника, оклеенный поверх обмотки тонкой берестой, оценил взглядом оперение. Сунул обратно в тулу, так, чтобы ловчее было достать именно эту. Несколько раз натянул и плавно отпустил тетиву, разогревая лук.

– Пора звать людишек, – напомнил Василий. – Не успеют костры выложить.

– Забудь, – теперь Илья разглядывал Василия, так же, как только что стрелу. Как оружие. Нашел, что кольчуга и шлем сидят на витязе ловко, а темляк булавы легко снимется с ремня, но сам не соскочит. Василий надел еще и меч, ну, ему виднее, он умелый мечник.

– Жрать охота, – сказал Василий и протяжно зевнул.

В кладовой Лука стучал топором. Вскоре появился, волоча за ногу мохнатое тело.

– И у этой шеи нет почти! – сообщил он зло.

– Пойдем, – сказал Илья просто и двинулся вперед.

Храбры подошли к священной роще и остановились на краю огромной красной лужи, натекшей из обезглавленной «мамаши».

– Ух ты! – негромко воскликнул Василий. Он еще не видел Перуна.

– Ага, – сказал Лука. – Так-то.

Братья дружно сплюнули в сторону идола и перекрестились.

– Нечего креститься, – буркнул Илья. – Это не бог. Так, деревяшка.

– Вижу, что идол, – сказал Лука. И тут же спросил: – А кто это, если не прежний бог?

– Мне кажется… Нет, не знаю. Но по морде он у меня еще получит.

– …И за дело получит, – добавил Василий, оглядывая поляну. – Слушай, ну и кровавое месиво тут было! Волоты их прямо здесь били, когда те приносили жертву, так? Глупцы. На что они надеялись?

– На свою глупость, – ответил Илья. – Они ничего не соображали от страха. Человечки глупеют со страху, тебе ли не знать, храбр. Мало, что ли, их гонял?

– Да уж было! – Василий приосанился.

Илья легонько усмехнулся в бороду. Киевские дружинники тщеславны, лучший способ воодушевить их – напомнить, что они не такие, как все. Не глупеют от страха, а звереют. На Руси, где совсем недавно каждый мужчина был воин, да и сейчас не всякого смерда запросто уделаешь, заслужить славу храбра особенно почетно.

– Ну тогда убирай лук, хватай бабу! – сказал Илья.

Баба успела слегка примерзнуть, братьям пришлось сильно дернуть ее за обе ноги, чтобы с хрустом сдвинуть. Они проволокли ее несколько шагов, и Лука вопросительно оглянулся на Илью.

– Только вдвоем, тяжела больно. Это каков же у нее мужик?

– Солов шерстью и здоров человечину жрать. Увидим скоро.

Илья прислушался. В лесу было тихо – вряд ли кто-то сразу выскочит.

Он сунул лук в налучье, ухватил «девку» одной рукой за обе лодыжки сразу и зашагал к лесу. Позади братья волокли бабу, пыхтя и бормоча под нос разные слова.

Проходя мимо Перуна, Илья дал ему крепкого пинка. Идол со стоном покосился.

Петровичи на идола дружно харкнули.

Илья никогда не рушил языческих святынь. Прежняя вера русов не задевала и не оскорбляла его. Она была не так уж проста, кстати. И совсем не глупа. Она смыкалась с другими верованиями теснее, чем могло показаться на первый взгляд. Отец Ульфа чтил бога Тора, чьим славянским отражением был Перун. И христианское имя самого Ильи было в честь громовержца. При желании он мог бы увязать в уме: Тор-Перун-Илия, как все близко! Но вот этому уродскому Перуну-Соловому он с удовольствием врезал и от имени Тора, чей знак носил на шее, и от Илии, чей христианский крест висел там же.

Волоча безголовые тела, они вышли из рощи и встали у кромки леса. Под крайними деревьями слегка намело, в одном из сугробов отпечатался жуткий разлапистый след.

– Вот так ножка… – протянул Василий. – Страшнее медведя.

– Ага. – Лука кивнул. – Не хотел бы я с ее хозяином повстречаться…

И осекся.

– …А придется, – заключил Василий.

– Бросай ношу, затыкай уши! – скомандовал Илья.

И звонко, с переливом, свистнул.

Они вернулись в рощу. Походя Илья еще раз наподдал идолу. Тот снова взвизгнул мерзлой деревяшкой и едва не упал – вкопали его еле-еле.