Храбр
Шрифт:
– Да, здоровый, – перебил Илья. – Больше Святогора. Тот был толстый и веселый. А этот гадость какая-то. Мерзость. Вот и надо везти его в Киев, пусть все увидят. Пусть знают, что самая жуткая тварь не выстоит против княжих мужей.
– А-а… – протянул Лука глубокомысленно. – В назидание, значит. Это умно. Мудр Добрыня, ничего не скажешь.
Илья отвернулся, пряча улыбку в бороду.
– А все-таки вам завидно, – буркнул он. – Насчет бревна-то!
Обоз ушел за реку, Илья удалился в рощу, на высоком берегу у разоренного села остался Микола с конями да
Соловый сипло дышал на санях.
Микола придерживал кобыл под уздцы. Булаву он повесил на руку – в случае чего сразу прыгнуть и размозжить великану голову, пока тот не разорвал путы. Миколе было страшновато, и он опасался, что Соловый это чует. А кто заметил твой страх, тот не преминет им воспользоваться и напасть.
Но Соловый не пытался дергаться. Волот, кажется, смирился с тем, что его победили и повязали.
В роще Илья шумно ворочал тяжести. Наверное, даже ему, силачу, непросто оказалось закинуть на костер тяжеленную «мамашу».
Так и было. Сейчас взопревший храбр, отдуваясь и обмахиваясь шапкой, стоял перед высокой кучей дров, с которой свешивались мохнатые руки и ноги. Весело горел растопочный костерок, оставалось только пройти с головней, поджигая хворост. Но Илья медлил.
Он повернулся, глянул в сторону берега, где стояла одинокая кузница, и направился к ней.
– Все хорошо, дядя? – окликнул Микола.
– Хорошо. Я сейчас.
Пригибаясь, Илья протиснулся в кузницу. Внутри она была разорена, словно тут не челядь Петровичей шарила, а резвилась стая волотов. Здесь не могло остаться ничего железного, однако… Илья повел носом, будто принюхиваясь. Шагнул вперед, уверенно протянул руку вверх и вытащил откуда-то из-под крыши тяжелый кузнечный молот. Довольно хмыкнул. Пропихался наружу и зашагал обратно в рощу.
Он прошел мимо костра, миновал крайние дубы и остановился на месте побоища. У его ног валялся оскаленной мордой кверху Перун.
Покопавшись одной рукой за воротом, Илья достал знак в виде буквы Т и показал его идолу.
– Помнишь? – спросил он. – Это Мьелльнир, молот Тора.
Убрал значок на место, взвесил в руке новообретенное оружие.
– А это просто молот.
Наступил одной ногой на бревно, чтобы не подпрыгнуло, – и с плеча треснул молотом Перуна в зубы.
– Потому что ты не бог.
Он бил, пока от морды идола не осталось ничего. Взял размочаленное бревно под мышку и уволок к костру. Вскоре из рощи потянуло дымом.
У постоялого двора Микола озадаченно поглядел на молот в руке храбра, но вопросов задавать не стал.
Илья тоже посмотрел на молот и со словами: «Это надо оставить здесь» – кинул его в ворота. Молот упал точно на то место, где лежала раньше оторванная голова. А Илья сказал просто:
– Вот и всё. Давай я твою подержу, а ты Бурку запрягай.
Когда они спускались к реке, над разоренным Девятидубьем висел запах жженой шерсти и горелого мяса.
На санях, ведомых Ильей, тихо скулил Соловый.
Несмотря на довесок в виде пленного волота, обоз шел довольно ходко. Кони привыкли к Соловому, не подававшему особых признаков жизни. Челядь сначала все оглядывалась на великана, потом он надоел.
Илья занимался пленником сам. Поил водой, менял под ним обмоченное сено, на короткое время ослаблял путы, чтобы Соловый мог самую малость пошевелить членами, – Илья знал, как быстро отмирают связанные руки-ноги. Потом он осмелился размотать волоту пасть и скормить ему немного мяса. Соловый вяло жевал. Свистеть не пытался, только лопотал, глядя на Илью тусклым глазом.
– Не бурчи, все равно не понимаю, – сказал Илья.
– А Святогора понимал? – спросил Микола, стоявший рядом с булавой наготове.
– Нет. Но он мне руками показывал.
– Ты скучаешь по нему, дядя?
Илья задумчиво посмотрел на Миколу.
– Разве?
– Ну… Ты так говоришь о нем, будто он был особенный волот. Не бил людей, не разбойничал на дороге. Да?
Илья своеобычно пожал плечами, то есть нырнул головой в плечи.
– Забудь, Микола. Нам все равно не ужиться на одной земле. Люди дали Святогору имя не просто так, а со страху. Он, может, два-три раза в год спускался в долину, никого не трогал, а его все равно боялись. Кого боятся, того прибьют рано или поздно.
– Но он ведь был не злой волот, а, дядя?
Илья хмыкнул:
– По-своему, племяш. По-своему.
И принялся заматывать Соловому пасть. Тот не сопротивлялся.
На половине дороги их встретил княжий гонец. Удостоверился, что все живы, посмотрел на Солового и упал с коня. Возможно, сам не рухнул бы – конь помог. Насилу поймали.
– Передай, чтобы готовили встречу! – важно заявил Лука Петрович, когда гонца почистили от снега и водрузили обратно в седло. – Всю нечисть извели, да самого Солового разбойника живьем взяли! То-то будет потеха великому князю нашему и благодетелю да стольному граду Киеву!
– Ага… – ответил гонец и ускакал, даже не подумав остаться с обозом ночевать, хотя солнце уже садилось.
То ли с перепугу, то ли по природной быстроте коня, гонец обернулся быстро. За два дня пути до Киева обоз разъехался с малой дружиной.
– Приказ великого князя нашего и благодетеля – пройти всю дорогу до Карачева, – объяснил старший. – Чтобы гостям спокойнее было.
– Это мудро, – сказал Лука. – Заодно кости уберете от Девятидубья, их там много валяется. И голова старосты… Илюша! А куда мы дели голову?!
– Так у тебя в корзине!.. – отозвался из хвоста обоза Илья, то ли не расслышав, то ли думая о своем.
– Да не ту голову! Старосты голову!
– Не помню! Брата спроси!
– Я ее выбросил, – процедил Василий. – Сказали выбросить, я и выбросил. Нашли тоже уборщика.
– Да и ну ее к лешему!
– Вот именно. К лешему, волоту, йотуну…
Старший дружины, который уже познакомился с Соловым и был теперь довольно бледен, поспешил с витязями распрощаться. Прощайте, мол, головорезы.