Храм Согласия

Михальский Вацлав Вацлавович

В среду 9 января 1946 года Иван Ефремович Воробей позвал в баню Алексея Половинкина. В три часа пополудни, пасмурным днем на грани раннего зимнего вечера, они и поехали на линейке Воробья – старались успеть к пересменке на комбикормовом заводе, к тому времени, когда моечное отделение и парилка были еще мужскими.

День стоял серенький, но видно было еще хорошо: и поселок с его почерневшими от осенних дождей домами, и петляющую с той стороны, за кладбищем, речку Сойку с ее темными водами, и само кладбище, плохо ухоженное, бедное, заросшее облетевшим к зиме кустарником.

– Надо бы

тебе в учетчики перейти, Леша, – сказал Воробей.

– Зачем?

– Ну работа покультурнее, сколько тебе навоз грести!

– А мне нравится. С арифметикой у меня со школы неважно, а с коровами я душой отдыхаю – хороший народ.

Вдруг они услышали страшный крик, а там и увидели, как у кладбища, чуть в стороне от дороги, метрах в двустах впереди какие-то двое мужчин что-то делают с третьим, уже лежавшим на земле. На такие случаи жизни у Ивана Ефремовича был пронзительнейший милицейский свисток, в него-то он и засвистел. Как ни странно, мучители бросили свою жертву и неспешной трусцой убежали в сторону кладбища, а там и схоронились где-то в кустах среди звездочек и крестов.

На земле лежал Витя-фельдшер со спущенными до колен штанами и трусами, а посреди его ног торчал осиновый кол. Витя был без сознания, и от него пахло мочой.

– Так, Ефремыч, ты придерживай кол и живую ногу, а я подниму его на линейку, – буднично сказал Алексей.

Сказано – сделано. В последние недели Витя так исхудал от страха, что стал совсем легкий.

– Поехали, Ефремыч, в медпункт, но не гони! – приказал Адам.

Отец и сын Горюновы вышли на дорогу и не спеша двинулись следом за линейкой.

– Горюновы, – сказал Воробей. – Их расправа.

– Вот эти?

– Ну.

– Большие у Вити перед ними заслуги? – спросил Адам.

– Подходящие. Ивана дочка, а Петра, значит, сестра… Ну он попользовался и бросил, а потом абортнул ее неудачно, не понимаю я в этом деле, но она умерла.

– Наверно, матку проткнул или вычистил плохо, – сказал Адам. – А в общем, от абортов умирают редко, если делает специалист и в условиях хотя бы медпункта. Маловероятно. Если кустарно – другое дело.

– Может, выпимши был, – сказал Воробей.

– А он любитель?

– Не особо, но с кем не бывает. Ну а мать ее, Матрена, с горя померла – это точно.

– Странно, – сказал Адам, – у него такой богатый инструментарий в медпункте – позавидуешь! Считай, все есть. Не повезло девочке. – Адам снял с себя фуфайку и прикрыл обнаженную часть тела Вити-фельдшера.

Скоро они подъехали к проходной завода. Воробей пошептался с охранниками – один открыл им ворота, а второй побежал в сторону медпункта, куда они и повезли Витю-фельдшера. Едва они подъехали к медпункту, охранник вынес оттуда брезентовые носилки с металличе-скими ручками.

Охранник и Адам подняли Витю с линейки, положили на носилки, внесли в медпункт, в котором было тепло и чисто.

– Сразу на стол! – скомандовал Адам, и они с охранником ловко переложили Витю на покрытый коричневатой клеенкой оцинкованный стол для осмотра хирургических больных.

Помимо фельдшера в медпункте работала еще медсестра Надя-булка, но сейчас ее не было на месте, она уехала в областной центр за медикаментами и должна была возвратиться

завтра.

Адам внимательно осмотрел внутренность стеклянного шкафчика с наклеенной бумажкой с надписью от руки: “Мидикаменты и инструменты”. Почерк был красивый, женский, наверное, медсестра постаралась. Не зря хвастался Витя своим медпунктом: и инструменты, и эфир, и маски, и новокаин, и другие лекарства были в достатке, почти как в маленьком госпитале.

Первым делом Адам взял из стеклянного шкафчика большие ножницы и разрезал Вите штаны, трусы, голенища сапог. Охранник помог снять Витину амуницию и аккуратно убрал все в уголок.

– В сени вынеси – воняет! – велел ему Воробей.

Охранник послушно выполнил его просьбу.

Адам крепко вымыл руки со щеткой и надел резиновые перчатки.

– Так, теперь давай его на бок, ноги подогни, култышку отстегни, брось, – командовал охранником Адам, даже и не присматриваясь к нему, какой он: большой, маленький, толстый, тонкий? – Так, спасибо, нормально. А ты, Ефремыч, придерживай конец кола, чтоб не давил в месте ранения. – Адам, не торопясь, обошел больного, как поле боя. Заглянул в зрачки – увидел, что они сильно сужены. Потрогал лоб – холодный, в испарине. А лицо серое-серое и заостренное – типичная картина. Потом он занялся главным: стал осматривать сантиметров восьми в диаметре осиновый кол и место, куда он вошел.

Адам чуть-чуть, самую малость попробовал подать кол на себя – Витя застонал, и мертвенно-бледное лицо его покрылось крупными каплями пота. Адам понял, что просто так кол удалить не удастся, что нужно принимать серьезные хирургические меры.

Пострадавший лежал на боку, Ефремыч поддерживал свободный конец кола. Поза больного напомнила Адаму операцию на ягодицах и мягких тканях промежности солдатика 1942 года – на войне не всегда ранят красиво. Адам взял из шкафчика эфир и маску для наркоза.

– На, – подал он то и другое Воробью, – вот сюда, в дырочку, будешь капать. Сейчас положишь эту маску ему на нос, будешь держать левой рукой – большим и указательным пальцами, остальными тремя прикрываешь ему рот, чтоб он дышал только носом, и капаешь эфир в эту дырочку, понял?

– Понял.

– Поехали.

Адам наполнил двадцатиграммовый шприц Люэра новокаином и стал деловито обкалывать пространство вокруг кола и место, куда тот вошел.

– Повезло Вите, как в сказке, кол не вошел в прямую кишку, а прошел в мягкие ткани между копчиком и прямой кишкой. Силу надо иметь большую, чтоб так засадить…

– Да они быка каждый свалит за роги, – сказал Ефремыч, – звери мужики.

– Звери – то правда, но ошиблись на миллиметры. Капай, не зевай!

– Кап… – Иван Ефремыч осекся на полуслове, и на лице его промелькнули страх и радость.

В медпункт неслышными шагами вошел низкорослый, худощавый мужчина лет пятидесяти, одетый в полувоенный темно-серый френч тонкого сукна, такие же галифе и мягкие полусапожки.

– А-а, отлично, – сказал при виде незнакомца Адам, – давайте-ка сюда, товарищ, скоренько! Сейчас у него будет возбуждение, он задергается. Потом притихнет. Сейчас. – Адам взял максимально длинную иглу и обколол новокаином глубокие ткани, куда вошел кол. – Держим!