Хранитель Мечей. Одиночество мага. Том 2
Шрифт:
Он умолк. Так. Понятно. Новая тактика. Заключённый может беситься, колотиться, разбивать себе голову о стены – никто не откликнется. Ну что ж, господа, всё равно вы сюда зайдёте – меня выводить…
Фесс вернулся в свой угол. Теперь, словно проснувшись, по всему телу постепенно расползалась боль. Его всего словно бы пропустили через мясорубку. Ныли суставы, обжигающе сводило растянутые мышцы, острая боль прокатывалась по рёбрам при каждом вздохе – сейчас Фесс был лишь тенью прежнего Кэра Лаэды. Судя по всему, поработали над ним изрядно, били уже бесчувственного. И, похоже, преуспели. Магия смогла бы залечить не то что полученные им ушибы, но даже переломы – только не под гнётом талисмана Этлау. А он-то, Фесс, надеялся, что в бою у пирамиды ему удалось если не обратить в
Больше он не проронил ни звука. Сидел, усилием воли погружая себя в транс, стараясь отрешиться и от поражения, и от боли – как телесной, так и душевной. Мир вокруг него мало-помалу тускнел, плеск волн отдалялся, сливаясь в неясный гул, стены и потолок каморки заволакивало серой мглой. Дыхание Фесса стало медленным и глубоким, глаза закрылись. Так он дольше продержится без воды.
Очнулся он, только когда жажда прорвалась через все возведённые на её пути заслоны. Рот превратился в пылающий костёр, каждое движение языка оборачивалось болью. Тем не менее он заставил себя не двигаться. Сидел, по-прежнему уронив голову на руки, обхватив колени. В Серой Лиге, давным-давно, его учили – когда нет возможности от чего-то спастись, сделай всё, чтобы насладиться этим, как бы жутко это ни звучало. Тебе больно – призывай ещё большую боль. От такой «защиты» впору самому очень быстро сойти с ума, но… иногда не остаётся никакого иного выбора.
Фессу казалось – цепи исчезают, истаивают стены каморки, и он поднимается вверх, высоко-высоко, пронзает облака, оставляет позади весь этот проклятый мир, вступает на Тропу Межреальности, двигается всё дальше и дальше, по вьющейся сквозь бесконечность дороге, не зная отдыха, не зная усталости – до тех пор, пока впереди не появятся знакомые горы, окружающие Долину, невысокие, но обрывистые и скалистые, серый камень, перевитый голубыми, стекающими с ледников ручьями, что бегут к озеру посреди самой Долины. Он видел родной дом, он поднимался по ступеням крыльца, с запоздалым раскаянием вспоминая, что, несмотря на все просьбы тётушки, так и не собрался заменить подгнившую и проседающую доску.
Он поднимался по лестнице – никто не вышел встречать его, и любимое тётушкино кресло у камина пустовало. На диванном валике – небрежно брошенное вязание. Тёти Аглаи нет. Никого нет, ни одной живой души. Фесс поднимается к себе в комнату, где ничего не изменилось с того самого момента, когда он, едва-едва залечив рану, вновь сбежал в Мельин из-под пристального надзора Клары Хюммель.
Здесь всё осталось по-прежнему. Выгнувшийся подковой письменный стол, выточенный из лопатки какого-то исполинского дракона, некогда убитого молодым Витаром Лаэдой, и, явно в подражание Архимагу Игнациусу Копперу, превращённой в предмет обстановки; на столе – так и оставшаяся пустая бронзовая подставка, в которой взорвался голубой кристалл, открывая Фессу дорогу в Мельин. В оружейных стойках – беспорядок. Эх, жалко, пропала глефа, пропал отцовский меч, пропали амулеты и талисманы, всё пропало. И новое его оружие, сработанное уже здесь, в Эвиале, пропало тоже – оно в руках Инквизиции, если не на дне морском, для верности…
– Зачем ты вернулся, сын?
Слова загудели колокольным звоном. Фесс – всё ещё в своём видении – обернулся. В дверях стоял отец, ничуть не постаревший, оно и понятно – мёртвые не старятся, тем более в воспоминаниях близких.
Витар Лаэда почему-то был облачён в простую, немудрёную кольчужку явно с чужого плеча, прорванную и кое-как залатанную в нескольких местах, покрытую давней ржавчиной. На руках – боевые перчатки толстой кожи с нашитыми стальными пластинками, тоже очень старые, в пятнах от засохшей крови. Отец опирался на самый обыкновенный прямой полутораручный меч, ничем не примечательной работы – так мог бы снарядиться для боя любой ратник во множестве миров. Лицо отца, почерневшее, с ввалившимися щеками, перемазано было и грязью, и засохшей кровью, уже не разобрать, своей или чужой.
– Зачем ты вернулся, сын? Так сюда не приходят. Мы возвращаемся со славой или не возвращаемся совсем.
– Отец… ты…
– Это
– То есть как?.. – прошептал Фесс. – Любой из магов Долины в любой момент, при любой опасности, даже в путах или в темнице – может вот так взять и оказаться дома, в Долине?
– Нет, далеко не каждый, – усмехнулся отец. – Это давний секрет нашей семьи. Прапрадедушкина работа…
– Но, отец, я же…
– Ты проиграл свой бой. Так же, как и я. Только я решил не возвращаться. Вот точно так же я сидел в каморке, только не на корабле, а в темнице, и ждал чуда. На рассвете меня должны были казнить.
– Кто, отец, кто?!
– Какая разница? Ты всё равно не сумеешь отомстить за меня. Я ждал чуда и не дождался. Меня вывели на эшафот, и…
– Отец, прошу тебя!..
– Отчего же? Тебе ведь всё это просто чудится. Бред, галлюцинации, усугублённые отчаянием и жаждой. Я ждал до последнего. У меня были товарищи. Они могли разнести тот проклятый город по кирпичу, разрыть землю на лигу вглубь и выручить меня. Они этого не сделали. Делили сокровища. Каждый из них стал богачом. Сейчас они правят отдалёнными мирами, цари и боги в одном лице… Они правят, а меня казнили. Сперва четвертовали, а потом то, что осталось, сожгли. Я дожил до сожжения. Палачи были опытны. Маги тоже хороши, они не давали мне умереть раньше положенного. Не бледней, сынок, ты уже ничего тут не сделаешь. Я проиграл и должен был умереть. Но, даже стоя на эшафоте, я и помыслить не мог о бегстве в Долину. Это для меня было хуже смерти. А ты ещё очень далёк от плахи, но уже помышляешь о бегстве! Плохо, сын, очень плохо… Возвращайся обратно и умри, как подобает мужчине!.. Тем более что ты уже и так почти на самой грани.
Отец шагнул назад, к двери, твёрдым уверенным шагом, отсалютовав мечом кому-то невидимому там, внизу лестницы. Фесс рванулся было следом, и…
Холодная вода. Потоки холодной воды обрушивались на него сверху, и, хотя совсем недавно он погибал от жажды, некромант лишь плотнее сомкнул губы. Отец был прав. Незачем возвращаться и незачем ждать эшафота, пыток и рёва толпы. Он, страж Серых Пределов, сам решит, когда вступить в них. Эту последнюю свободу у него никто не отнимет.
– Лейте, лейте!
– Не пьет, сударь префект!
– Пасть гаду разожмите, неумехи! Лорн! Нож сюда давай!
Сталь коснулась лица. Обух вдавился в губы. Невольно Фесс чуть разомкнул их – и чуть не захлебнулся от выплеснутого ему в лицо целого ведра. Мокрый, кашляющий – сейчас он являл собой далеко не самое героическое зрелище.
– Пей, скотина, – прошипел тот, кого назвали префектом, низенький и коренастый инквизитор в коричневой рясе. – Всё равно мы тебе не…
Фесс коротко и точно двинул его кандальными браслетами в промежность. Стальные кольца хоть и были обтянуты кожей, но тяжести им было не занимать. Сударь префект утробно взвыл, примерно как паровая мельница, которой на всём ходу закинули железку меж жерновами, согнулся пополам и опрокинулся на спину, не переставая ужасно орать. Остальные – а в каморку Фесса втиснулись аж четверо святых братьев – поспешно отскочили. Некромант уже попытался было захлестнуть цепь петлёю вокруг горла префекта, но тут за дверьми послышался топот, серые, точно крысы, один за другим выскакивали в узкую дверцу. Фесс уже вцепился префекту в шею, но тут в дверь протиснулся первый латник и без долгих рассуждений двинул некроманта в грудь тупым концом копья.
Даже скованный, Фесс уклонился бы от удара, будь этот удар нанесён обычным человеком. Но латник явно был мастером. Некромант не разглядел начала движения, лишь ощутил толчок и резкую жгучую боль в грудине. Задохнувшись, он невольно выпустил толстяка префекта.
– Так-то оно лучше, – назидательно сказал латник, ловко разворачивая короткое копьё остриём к Фессу. – Это тебе привет из Бреннера, чародей. Не только ты в этом мире умеешь драться.
Бреннер. Ну конечно. Кузница кадров. Школа, поставляющая бойцов для Святой Инквизиции. И бойцов, с которыми можно идти хоть даже и на приступ самой Долины.