Хранитель секретов Борджиа
Шрифт:
– Я вам предлагаю притвориться беременной, – объяснил флорентиец и хитро улыбнулся. – Я много думал об этом. Мы, мужчины, как правило, почитаем беременных женщин, а у некоторых даже и желание пропадает. К тому же вы можете ссылаться на бесчисленный ассортимент недомоганий – тошноту, головокружение, слабость…
– А что будет, когда станет очевидно, что я не родила?
– Вы прекрасно знаете, что беременности не всегда заканчиваются благополучно, и, возможно, к тому времени герцог, этот невыносимо капризный мальчишка, потеряет к вам интерес…
– Спасибо, Никколо! – воскликнула Анна радостно.
И, поцеловав
Поговорив с Никколо, Жоан стал смотреть на Микеля Корелью другими глазами. Слова флорентийца не стали для него полной неожиданностью, поскольку он неоднократно замечал, с каким уважением и страхом многие относились к его валенсийскому другу. Тем не менее Жоан никогда не считал Микеля наемным убийцей, хладнокровным и бесчувственным. Ему было непросто совместить различные ипостаси этого человека, поскольку некоторые из них явно противоречили друг другу. Он знал, что Микель был глубоко верующим человеком, искренне почитавшим Деву Марию, ежедневно ходившим к обедне. Кроме того, он был прилежным чтецом благочестивых книг, что резко контрастировало с его неоднократно перебитым носом и яростным выражением лица, которое частенько делало его похожим на разъяренного быка, готового к нападению. Когда он был зол, его лицо напоминало страшную маску, наводившую на людей ужас.
Жоан не мог не испытывать теплых чувств к Микелю, который всегда с удовольствием приобретал хорошую книгу и был частым гостем в его лавке. Человек его положения должен был создавать впечатление образованного и иметь представление о ком-либо из классиков. Однако дон Микелетто посещал книжную лавку не только потому, что это считалось хорошим тоном, но и в силу истинного интереса. Валенсиец не ограничивался дефилированием по залам среди книг и книжных полок, но и заходил вместе с Жоаном на склад и в подсобные помещения, в переплетную мастерскую и типографию. Там он беседовал с Антонио, мастером-переплетчиком, о его работе с «Божественной комедией», а с Джорджио – о подготовительных переплетных работах. Временами он казался одним из членов команды.
Жоан сообщил Микелю о беременности Анны как о достоверном событии, поскольку, кроме супругов, в курсе обмана были только Никколо, Мария и Эулалия.
– Какая замечательная новость! – обрадовался валенсиец. – Неси бутылку вина!
Жоан так и сделал, и они подняли тост.
– Надеюсь, что ты виновник события, – добавил Микель с хитрой улыбкой.
– Вне всякого сомнения, – растягивая слова, ответил Жоан, стараясь скрыть досаду.
Валенсиец рассмеялся, увидев выражение лица Жоана.
– Это же шутка, дружище.
– А мне совсем не смешно, – признался он, понизив голос. – Хуан Борджиа продолжает домогаться моей жены, и я прошу вас во имя дружбы, которая нас объединяет, сказать ему, что она беременна и что он должен оставить ее в покое.
– Герцог – мой господин, – ответил Микель после небольшой паузы. – И я уже говорил тебе, что мы не находимся в столь близких отношениях, чтобы я мог повлиять на него. Кроме того, не думаю, что ему понравится, если я буду указывать ему, на каких женщин обратить внимание.
– Помогите
– Я уже высказал тебе свое мнение намедни. Вижу, что ты решил не сдаваться, и боюсь, что Борджиа сочтет делом чести взять эту крепость. – Микель пожал плечами. – Я ничем не могу тебе помочь. Твоя жена сама должна ему об этом сообщить. Возможно, ей удастся смягчить его, если она расплачется перед ним.
– Я беременна, синьор, – сказала Анна герцогу, демонстрируя несколько округлившуюся талию. Эулалия и Мария весь прошлый вечер работали, слегка расширив платье и подготовив соответствующий наполнитель. – Лучше бы вам не тратить зря время и найти себе подходящую девушку. Пожалуйста, перестаньте домогаться меня, умоляю вас. Ваше давление сильно расстраивает меня, что противопоказано в моем положении.
– Ну так дайте мне наконец то, о чем я вас прошу, прежде чем ваша фигура еще больше испортится, – ответил он, обрывая ее.
Зеленые глаза Анны натолкнулись на холодный взгляд его темных глаз. Она почувствовала дикую ярость. Ей очень хотелось дать ему пощечину, но она не решилась. Анна боялась, что за это придется заплатить ее мужу, ведь герцог не преминет обрушить всю силу своей власти на ее дом и близких. До сих пор, несмотря на оскорбительное отношение к ее супругу, он был вежлив с ней, пытался соблазнить. Подобная смена отношения, грубость его ответа полностью разоблачали истинную сущность этого человека и его намерений.
– Вы безжалостны, – сказала она, всхлипнув.
– Если вы страдаете, то сами в этом и виноваты, – ответил он, не обратив ни малейшего внимания на ее слезы. – Я и так слишком много времени потратил на вас. Но рано или поздно вы все равно будете моей. И в ваших руках покончить с этим как можно скорее.
– Забудьте обо мне раз и навсегда, – ответила она, гордо вздернув подбородок.
Хуан Борджиа одарил ее мутным взглядом и вышел, не попрощавшись.
– Ему наплевать на ее беременность, – горько сказал Жоан Микелю. – Он не перестает давить на нее. Ему это доставляет удовольствие.
Микель пожал плечами.
– Он таков.
– Он жалкое ничтожество! – взорвался Жоан. – Подлый и мерзкий тип! Я бы с радостью покончил с ним вот этими самыми руками. Если бы не…
– Попридержи язык! – оборвал его Микель. – Хуан Борджиа – мой господин, и я не позволю, чтобы его оскорбляли в моем присутствии. И, что еще хуже, угрожали ему. Чтобы я больше никогда не слышал от тебя ничего подобного.
Дон Микелетто сверлил его своим пугающим, свирепым взглядом.
– Но когда я был у вас дома, мне показалось, что вы не во всем его поддерживаете. Вы сказали, что…
– Я ничего не говорил, – снова прервал его Микель. – К тому же тебе известно, что дружеские откровения за бутылкой вина, когда уже немало выпито, лучше забыть и никогда о них не вспоминать. Хуан Борджиа – мой господин, и мой долг – защищать герцога и его честь.
Жоан смотрел на него в отчаянии.
– Тем не менее твою жену вскоре ждет передышка, – продолжил Микель. Он уже улыбался, и тон его голоса изменился.
Книготорговец не проронил ни слова и молчал в ожидании дальнейших пояснений валенсийца.